— А знаешь, я и сам задумывался об этом. Помнишь, ведь ты не была уверена, что хочешь стать преподавателем, и у меня было самое противоречивое отношение к психиатрии. И вот результат: ты как преподаватель направляешь мне как психиатру одну из своих студенток в качестве пациентки. Такое впечатление, что кто-то написал сценарий этого преступления, умышленно соединив всех нас, хотя вряд ли это так. Если бы мы совершенно точно знали, что никакого заранее придуманного сценария нет или что мы превратно его толкуем, нам легче было бы во всем этом разобраться.
— Эмануэль! Мне кажется, ты только что сказал нечто очень важное!
— В самом деле? А по-моему, в сказанном нет ни, малейшего смысла.
— Хорошо, не будем пока об этом. Надеюсь, потом я соображу, что у меня мелькнуло. А сейчас я хочу, чтобы ты сел за стол и рассказал мне все, что ты знаешь о Дженет Гаррисон. Может, слушая тебя, я вспомню о чем-то, что знала, но забыла. В одном я твердо уверена: если мы найдем убийцу, откинув предположение, что это был случайно оказавшийся рядом маньяк, мы найдем его благодаря сведениям о девушке. Ты постараешься мне помочь?
К большому удивлению Кейт, Эмануэль не отказался наотрез, а продолжал невидящим взором смотреть в окно. Кейт заставила себя присесть на ту самую кушетку. Конечно, легче и спокойнее было бы сидеть на стуле, но и тогда кушетка напоминала бы о себе.
— Что я могу тебе сказать? Например, магнитофонные записи бесед в процессе психоанализа ничего не дадут тому, кто не искушен в их интерпретации. Здесь нет полного набора улик, как в детективных историях о Шерлоке Холмсе, во всяком случае, тех улик, которые интересуют полицию. Она не намекала на то, что ее могут убить, и ничего не говорила о потенциальном убийце. Поверь мне, если бы она сказала мне что-то определенное на сей счет, я не колеблясь открыл бы это, разумеется, не из ложно понимаемого идеализма. Но необходимо помнить другую существенную вещь: для психоаналитика не имеет значения, произошло ли какое-то событие в реальной жизни пациента, или это только плод его воображения. Подчеркиваю: не важно для аналитика, но принципиально важно для полиции.
— А мне казалось, для пациента очень много значит, случалось ли что-то в действительности или нет. По-моему, это всегда важно.
— Ты ошибаешься. Я не могу объяснить это упрощенно, потому что такое объяснение грубо исказит всю картину. Но если ты настаиваешь, могу привести тебе пример, хоть он мне и не очень нравится. Когда Фрейд занялся медицинской практикой в Вене, он с удивлением обнаружил, какое множество женщин имело сексуальные отношения со своими отцами. Какое-то время казалось, будто добрая толика венских отцов — сексуальные маньяки. Позже Фрейд понял, что ни один из этих сексуальных опытов не имел места в действительности, что все они были воображаемыми. И что важно, это осознание пришло к нему вместе с пониманием, что для психологического развития пациента (но, конечно, не Для нравственности венцев) совершенно не имеет значения, происходило это на самом деле или нет. Фантазии важны сами по себе. Слушай, Кейт, ты когда-нибудь пыталась объяснить «Улисса» какому-нибудь самодовольному типу, в чьем представлении Ллойд Дуглас — величайший романист?
— Ну хорошо, я поняла, что ты хочешь сказать. Правда поняла. Но позволь мне вникнуть в кое-какие тонкости, хорошо? Например, я не знаю, почему Дженет решила обратиться к психоаналитику. Что она сказала во время первого визита к тебе?
— Первый прием всегда проходит более или менее обычно. Я, конечно, спросил, что ее беспокоит. В ее ответе тоже не было ничего экстраординарного. Она плохо спит, сталкивается с трудностями в работе, не может подолгу читать и имеет проблемы, как она выразилась на убогом жаргоне работников социальной сферы, в отношениях с людьми. То, что она употребила именно это выражение, было самым значительным из всего сказанного ею в тот день. Это проясняло, каким образом ею осмыслена проблема, до какой степени она бессознательно пыталась освободиться в этом вопросе от лишних эмоций. В то же время это самое большое, за что могут здесь ухватиться полицейские, остальное они сочтут бесполезным для расследования. Я попросил ее рассказать что-нибудь о себе, это тоже заведенный порядок. Тут не так важны факты, сколько умолчания. Она была единственным ребенком суровых и властных родителей, которые умерли. Довольно поздним ребенком; если хочешь знать точнее, я могу просмотреть свои записи. В тот раз она предпочла не рассказывать ни об одной любовной истории, даже самого случайного характера. Но позднее выяснилось, что у нее была любовь, которая очень глубоко ее захватила. Иногда ее приводил к этому признанию поток свободных ассоциаций, пробивавшийся сквозь ее внутреннее сопротивление, но она неизменно и немедленно уходила в сторону от рассуждений на эту тему. Мы только начали касаться некоторых реальных фактов, когда произошла трагедия.