Убийство по-китайски

– Ехал я туда, полный смутных ожиданий. Не то чтобы рассчитывал найти там Александра Васильевича, хотя и не исключал совсем такой разворот, но больше надеялся проникнуться духом этой семьи, расспросить старых слуг, подышать воздухом и все в таком роде. И, скажу тебе, прокатился я не без пользы, хотя и не вовсе так, как планировал. Начать с того, что дом оказался заброшен. Как там у Байрона: «…где был князей гостеприимный кров, там ныне камни и трава густая…» Лет пять назад Трушников решил перестроить усадьбу, но потом все заглохло по понятным причинам. Само имение, как мне сказали, в залоге, и не знаю, успел ли его выкупить Дмитрий Васильевич. Из слуг только глухонемой мужик, что присматривает за домом, да какие-то мальчишки. Старая нянька умерла два года назад. Остальные дворовые кто уехал, кто тоже помер. В общем, казалось бы, сплошное фиаско. Но я каким-то наитием пошел на кладбище. Фамильный склеп осмотрел, вокруг походил. Так – ничего серьезного, но кое-какие мыслишки у меня появились. Потом пошел в церковь, нашел батюшку, стал его расспрашивать. Но тут, по правде сказать, везенье мое кончилось. То ли не понравился я ему, то ли вообще не счел он правильным обсуждать Трушниковых с кем бы то ни было, а только ничего-то мне не рассказал, и ушел я несолоно хлебавши. Дальше – еще больше. Вернулся я в город. Пошел к Выжлову. Так и так, прошу вас поехать со мной. Батюшка с властями будет откровеннее. Меня – взашей. Но я уже не обижаюсь. Пошел я тогда бродить по улицам и встретил, не поверишь, Антипку. Сели мы с ним, поболтали. Про монастырь, про Норы, про то, какие дела у него с Трушниковыми. В общем, весь тот угол разбойничий никого из властей в грош ни ставит, однако до сих пор их старшие с большим уважением относятся к памяти отца Ольги Михайловны. Буквально чуть не в благодетели он там записан. Нельзя против всего мира восставать. Антитеза нужна, для достоверности – свой святой нужен. Вот, дескать, все нас обижают, гонят, ругают, но это не наша вина, это вина гонителей и полная несправедливость. А хороший-то, добрый человек, он в нас и разглядит правду. Нас и пожалеет. Нас и облагодетельствует. И прочее в таком духе. Ну и, конечно, желательно, чтобы святой уже, так сказать, вознесся. Всем этим требованиям Михаил Филиппович удовлетворял прекрасно. Вот и слепили с него икону. Поэтому контакты с семейством Ольги Михайловны, как бы сказать… стоят на особом счету. Интересная информация, правда? Впрочем, больше я ничего не узнал, да и спрашивать побоялся. Антипку оттуда забрал, да чуть и не уморил в первую же ночь с этой печкой.

Доктор рассказывал, а я все не мог понять, к чему он ведет, и наконец спросил прямо. Борис встал, прошелся по комнате, заложив руки за спину. Потом остановился около меня и устало потер глаза.

– Не знаю, Аркаша. Есть у меня пара соображений, да все так… между пальцами. Нам бы Александра найти. Вот было бы славно.

– Куда уж славнее.

– То-то и оно. У меня есть надежда, небольшая правда, что он появится на похоронах. Нет, ты послушай. Ты не возражай. Конечно, не официально, а так, знаешь, издалека понаблюдать. Проводить в последний путь. Я читал, убийцы часто так приходят. Так вот, я буду, разумеется, на отпевании Дмитрия Васильевича. Как врач, как тот, у кого он, можно сказать, умер на руках, и так далее, и так далее. А ты не мог бы взять на себя Покровское?

Я и сам склонялся к тому, чтобы идти к Варваре Тихоновне. Сам себе объяснял это тем, что ее мне было по-человечески жалко много больше, чем Дмитрия, однако было тут, видимо, и нежелание наблюдать скорбь известной вам особы по умершему. Боялся я увидеть приметы истинного чувства, что проступают явственно в такие минуты. Впрочем, я тогда не вдавался в такой самоанализ, а просто был рад, что теперь имею твердые основания сделать по-своему.

Мы посидели еще какое-то время и отправились спать. На следующий день я с самого утра отправился к дяде, чтобы обсудить с ним мое решение. Он не только не стал меня отговаривать, но прямо поддержал.

– По чести сказать, mon cher, я бы тоже в Ильинскую пошел. Что такое этот Дмитрий Васильевич? Я его и знал-то мало. Больше десяти лет его тут не было. А Тюльпанова… она наша, городская. В иные годы, признаюсь, и я на нее засматривался. Удивлен? Жалко Варвару. Красивая женщина. И смерть такая – врагу не пожелаешь. Ты уж и от меня поклонись там, а я цветы пришлю. Какой дьявол все-таки этот Иван Федорович! Что он этой выходкой хотел сказать, вы с Борисом как считаете?

Я пожал плечами.

– Он ко мне в присутствие приходил, – продолжил Денис Львович, – имущество свое распродает. Уезжать, что ли, хочет. Не знаешь куда? Впрочем, и скатертью дорога – одной головной болью мне меньше. Хотя и жаль его. Дельный человек, а вот обиделся на весь свет. Прощать нужно, дружок. Нет, не людям. Жизни прощать. Это я тебе как старик говорю. И не потому, что так церковь учит. Просто тяжело жить, не простивши. Самому же тяжело.

– Да ведь не все простить-то можно.