Убийство по подсказке

— Мы тут с Ламбертом слушали последние известия. Говорят о чем угодно, обо всем на свете — о войнах, о вооружениях, о новых ракетах, о новых ядовитых газах, о коммунистической угрозе, о пожарах, ливнях, о последних достижениях в области науки, но… ни слова о преступности в нашей стране… Как будто если мы будет об этом молчать, то она сама по себе пойдет на убыль я постепенно исчезнет совсем! Никому нет дела до убийств, изнасилований, грабежей, которые в одном Нью-Йорке совершаются чуть ли не ежеминутно. Подумайте, ну какое им дело до какого-то Ингелоу? А между тем его убивают прямо на сцене перед сотнями свидетелей. Вот вам и нравы, о которых мы так любим поговорить! Почему?

— Сила привычки, — объяснил Базиль. — Что-то вроде любимого «хобби» наших руководителей, которые трубят всему миру о высоких нравственных стандартах американского общества.

— О, нравственность, каких только преступлении не совершено под прикрытием твоего высокого имени!

Фойл встал и кисло поздоровался с Базилем.

— Ваша блестящая догадка о ручке ножа никуда годится. Взгляните. Вот данные проведенного анализа. Они могут вас заинтересовать.

Базиль бросил короткий взгляд на донесение Ламберта. «Хлорат натрия… хлорат калия… в ничтожных количествах…».

Он повернулся к Ламберту.

— О чем все это говорит, по вашему мнению?

— Видите ли, как хлорат натрия, так и калия — это составные части человеческого пота.

— Ясно, что пот всегда содержит соль, как и слезы! — подтвердил Фойл и укоризненно посмотрел на Базиля. — Потеря соли через потоотделение является причиной солнечного удара. А вы утверждали, что состав, оставленный преступником на ручке, должен быть сладким.

— Если вы потрудитесь внимательнее прочитать мое донесение, — вмешался Ламберт, — то увидите, что я обнаружил там еще и глюкозу! Глюкоза, как это ясно любому младенцу, и представляет собой сахар, и всю ситуацию очень просто объяснить: ручку ножа снимала рука вспотевшего человека, который до этого имел контакт с каким-то сахаристым веществом. Пару раз мне удалось почувствовать странный слабый запах, когда я нюхал нож, что-то вроде печеного яблока, но чем такой запах вызван, объяснить невозможно, так как запах едва уловим, а у запаха нет химических ингредиентов.

— Но нам-то от этого какая польза? — спросил Фойл. — Любой человек мог прикоснуться к сахару. Может, это был даже просто мармелад, а поэтому вы и почувствовали слабый запах яблок.

— Видите ли, — как бы размышляя, неуверенным тоном начал Ламберт, — это не обычный яблочный запах. Если говорить обобщенно… что-то похожее на фрукты, может, фруктовый сахар…

Базиль посмотрел на инспектора.

— Располагаете ли вы еще какими-то более надежными материалами?

— У нас их целая куча, но нет ничего существенного, — ответил Фойл. — Начнем с того, что вряд ли вас удивит. Ванда Морли — это сценическое имя. Ее настоящее имя — Вильгельмина Минтон. Родилась в Рочестере в 1930 году, значит ей сейчас сорок два года. Посещала среднюю школу, но затем убежала из дома и примкнула к бродячей труппе актеров в возрасте пятнадцати лет. Ее отец был мастером на какой-то фабрике, кажется, по производству клея… Он сообщил в полицию об ее исчезновении, но розыск ничего не дал. Судя по всему, ей жилось несладко в течение двенадцати лет, когда ей приходилось выполнять любую черную работу в театре. Затем она выступала в эстрадных представлениях в Чикаго, была статистом в Голливуде. Пела. В возрасте двадцати восьми получила первую маленькую роль в какой-то комедии, поставленной Мильхау на Бродвее. Спектакль не имел успеха, но ее игру отметили критики. Через три года она стада «звездой» и с тех пор неразлучна с Мильхау. Может, вначале у нее что-то было с продюсером и он проталкивал ее вверх по лестнице. Я, право, не знаю, — строго добавил инспектор.

— Ну а что известно ФБР об остальных?

— Родней Тейт — абсолютно иной тип. Это его настоящее имя. Он родился в Бостоне, где посещал небольшую частную школу, а затем поступил в Гарвард. Он там посещал все курсы по драматическому искусству, играл во всех любительских спектаклях, появлялся на представлениях во всех клубах. Закончив университет, он стал преподавателем французского языка и работал учителем около года. Но такая жизнь ему скоро надоела, и он окончательно перешел на сцену. Семья была в ужасе от его решения. Но друзья убедили его в том, что у него большой талант, хотя актеры старого поколения, которые видели его в турне по стране и здесь, в Нью-Йорке, утверждают, что ничего у него нет, что он играет на сцене самого себя, что не видит за лесом деревьев и т. д.

— Ну а Леонард Мартин?

— Ох, — вздохнул инспектор и задумался.