Убийство по правилам дзен

Нана Михори использовала меня. Ей нужен был тансу Ному Идеты, но по каким-то причинам она не могла заполучить его напрямую. Она придумала историю про госпожу Киту и послала меня в «Искусства Гиты», чтобы я ни в чем ее не заподозрила.

Я начала играть не по сценарию, когда не доставила ей тансу. Если бы я не заметила, что тансу — подделка, все бы прошло без сучка и задоринки. Нана Михори не гналась за качеством, ей просто нужен был один определенный комод.

Я попыталась вспомнить свою сделку с Сакаем. Когда я впервые позвонила ему, он упомянул о том, что у него уже есть клиент. Покупая тансу, я решила, что клиентом этим является женщина с родинкой. Когда оказалось, что она жена Сакая, я поняла, что это не могло быть правдой. Скорее всего, клиентом был кто-то из семьи Михори.

Я вытащила из сумки свою записную книжку, пытаясь вспомнить, что говорила Акеми о томобики — свободном дне у монахов. Отсчитав шесть дней назад от приезда в Хорин-Джи, я поняла, что день смерти Нао Сакая как раз выпадал на томобики.

Любой член семьи Михори мог быть в этом замешан. Я задрожала, вспомнив, как на вечеринке я подозревала всех, кроме матери и дочери. После того как доктор вышел из комнаты, чтобы рассказать всем о состоянии Акеми, Нана и Акеми оставались в комнате одни по меньшей мере десять минут. Возможно, болезнь Акеми была просто шоу. Таким же шоу, как и ее выступление на Олимпиаде.

Я ощутила дикий зуд в спине и, запустив руку под майку, извлекла оттуда огромного красного муравья. Я даже не вскрикнула. У меня были причины опасаться чего-то гораздо более серьезного.

Было еще совсем темно, когда меня разбудил будильник на наручных часах. Четыре утра, через пятнадцать минут должна начаться первая медитация в храме. Покопавшись в принесенной Акеми одежде, я надела свободные брюки, в которых удобно было сидеть, скрестив ноги. Нацепив футболку, я направилась к общественным туалетам, чтобы помыться, прежде чем войти в храм.

Женская уборная из серого мрамора была стерильно чистой. «Ах, если бы здесь был душ!» подумала я, быстренько моясь в умывальнике.

Я пошла туда, откуда доносились звуки гонга, и неожиданно для себя обнаружила много людей, ожидающих церемонии. Некоторые были одеты в традиционные буддийские мантии, другие — в спортивные костюмы. В большинстве своем собравшиеся были пожилыми — в Японии буддизм почему-то привлекал в основном зрелых людей.

Я присоединилась к девушке лет тридцати европейской наружности. Мы расположились в третьем ряду, за монахами, сидевшими в черных мантиях, с полуприкрытыми глазами и скрещенными ногами. Я надеялась, что сумею просидеть в позе лотоса хотя бы какое-то время.

Настоятель Михори уже устроился на полу, держа в руках красивый старинный гонг. Я думала, что он узнает меня, но ему было не до того. Да и церемония была публичной — каждый имел право прийти.

Настоятель позвонил в серебряный колокольчик и объявил о начале чтения первой сутры. Он начал, к нему тут же присоединились другие, и храм наполнился голосами. Интересно, а все ли понимали пали — древнюю смесь санскрита и японского, — на котором писались сутры? Я двигала ртом, как и другие, регулируя скорость в зависимости от ударов гонга.

Это было прекрасно — находиться в темной комнате с позолоченным алтарем, поблескивавшим в неверном пламени свечей. Однако сидеть в позе лотоса оказалось гораздо сложнее, чем я ожидала. Через пятнадцать минут у меня затекли ноги. Когда наконец дочитали сутру и можно было встать и пойти за всеми к алтарю, я думала о том, что ходить — это просто чудесно.

Отдохнув, мы приступили к дзадзен, сидячей медитации, практикуемой только в дзен—буддизме. Ранее я пыталась медитировать абсолютно безуспешно, да и сейчас тоже старалась не позволить себе расслабиться, ведь я пришла в храм, чтобы подумать.

Десять минут спустя настоятель Михори покинул свое место у алтаря и стал прохаживаться по нашим рядам, держа в руке четырехфутовую деревянную палку.

— Сконцентрируйтесь! — грубо кричал Михори. — Сядьте прямо!

Неужели он кричал на меня? Я внезапно обнаружила, что из-за неудобной позы меня клонит в левую сторону. Я выпрямилась, мечтая о том, чтобы лодыжки перестали затекать и болеть.

Но я была не единственной, кто получил выговор. Настоятель Михори раскритиковал позицию моей европейской соседки, которая, казалось, вообще не понимала японского. Он делал замечания тем, кто отвлекался.

— Сотрите у себя в голове все мысли! — закричал он на женщину лет семидесяти, которая наклонилась так низко, что коснулась носом пола.

Когда же он начал бить неумех палкой, мне захотелось испариться. Я сконцентрировалась на дыхании, за которым советовал следить настоятель, и, как ни странно, почувствовала, что успокаиваюсь. Я не достигла нирваны — да и кто бы мог при таких криках? — но на меня снизошло философское настроение. Церемония должна была закончиться через сорок минут, а пока сохранялась вероятность того, что я буду бита. Это займет всего лишь секунду. Раз уж пережила побег с балкона, переживу и это.