Убийство по-венециански

Лицо последней скрыто под бледной кожистой маской скальпа, все еще окаймленного несколькими прядями и отогнутого анатомом в маске ворона до самого подбородка. Распиленная черепная коробка выглядит точно так же, как и всякая другая коробка. Мышечные ткани оказываются дряблыми и холодными как мрамор, странно плотными и застывшими, словно остуженный жир. Эпидермис кажется водянистым и облекает кисти рук тяжелыми складками, ноги и ступни испещрены синеватыми следами стаза[54]. Смерть всегда непроницаема и анонимна, и есть в ней некая скудость и безнадежная убогость. В миске покоится серое изваяние мозга - гладкое, но с вычурным орнаментом, как у китайского стеатита. Угощайтесь. Влажная, розоватая грудная клетка рассечена, как вспоротый бурдюк, зияющая трещина, глумливое подобие вялой вульвы, вскрытой по упущению и распахнутой в зевке смертельной скуки под опухшим лобком - две вертикальные глупые пасти, разинутые в лад. Вот перед нами ядовитая и насыщенная птомаинами[55] Venus libitinae[56], полости - грудная и брюшная, и в них стружка, впитавшая тематический пикет розовой крови. Омытая светло-алыми кровяными струями, стружка напоминает ковер из лепестков шиповника, руно цвета розового дерева. Отсюда исходит самый сильный запах, и именно сюда стремится муха. Но к чему такая настойчивость в описании этих потрохов?.. Да просто потому что они в нас день и ночь.

Вскрытие показывает кровоизлияния между мягкой и твердой мозговой оболочкой и в области продолговатого мозга. Желудок пористый и прогнивший, но токсичных веществ в нем не обнаружено. Выносится заключение, что геморрагии развились в результате падений. Врачи снова в замешательстве.

А правосудие тем временем усиливает надзор. На Пьеро Трапасси парик, причесанный а l’Oiseau Royal[57] и светло-голубой фрак английского покроя.

Два сбира проверяют его муфту и содержимое футляров и табакерки, а он, очень бледный, выслушивает тем временем инструкции от человека в черном. Отчет должен представляться через день. (А отчеты других - реже чем раз в неделю.)

Легче всего признаваться в любви, которой не чувствуешь или которой уже не чувствуешь. Сами собой текут слова, словно вода из плохо закрытого шлюза. Говорящим не ведомо, зачем они их произносят, и вот уже с хищным щелчком захлопнулась ловушка необдуманных поступков. Отныне все помыслы будут лишь о бегстве. Спустя два года после смерти Феличиты Альвизе женится на своей свояченице Терезе Бруни. Этого следовало ожидать.

Тереза довольна: не оттого, что Альвизе ей очень нравится, а оттого, что брак с ним - ее реванш за уязвленное честолюбие. Она довольна, но ее не оставляет беспокойство, какое испытываешь, оказываясь в сумрачном и странном месте. Случается даже, что тревога вдруг сдавливает ей горло и в гортани застревает болезненный ком. Тогда она спешит пополнить свой гардероб, покупает новые безделушки и наряжается для многочисленных визитов.

Зритель уже, несомненно, заметил, что каждую из моих марионеток неотступно преследует беспокойство, а состояние это само по себе весьма опасно и чревато поспешностью или неосторожностью.

В доме Ланци над двором натянут большой тент - после пиршества на пьяно нобиле здесь дают бал. Окна оставили открытыми, чтобы слышать, как сироты из Пьета, стоящие на подмостках в вестибюле, исполняют вокальный концерт или аккомпанируют танцам. Гостей немного, ибо вдовцу не подобает вступать в новый брак с излишней помпой. Домино[58] отсутствуют, но общий стиль одежды отличается скорее изяществом, нежели роскошью. Два чернокожих пажа, одетые маврами, разносят шербет, баваруаз[59] и домашние ликеры. Сперва собравшиеся исполняют контрданс на манер французской кадрили, затем Альвизе с Терезой открывают менуэт фигурами «Любезного Победителя», хоть этот старый танец и вышел из моды уже тридцать лет назад. В заключение все пересекают дом в полонезе, и пажи сопровождают танцующих, держа в руках канделябры, - пламя свечей искорками вспыхивает в зеркалах и бриллиантах, а чернильные тени нещадно рассекают лица и бархат нарядов. Порой в полумраке выделяется эмаль чьего-то глаза - сосредоточие блеска, сияющего собственным огнем. Движение, игра света, переход из одной залы в другую или перепады ступеней, жар от вина и экзальтация гобоев и флейт сообщают танцующим дополнительное измерение, схожее с тем, что расстилается туманом над Пьяцца, - призрачный бальный зал, чьи границы очерчены лишь гирляндой фонарей. Невозможно избавиться от мысли о Катарине и Феличите, даже если стараешься о них не говорить. Пьеро Трапасси танцует с Оттавией. «Мне нужно сказать вам кое-что интересное», - прошептал ему некто.