Убийство по-венециански

Собравшиеся наслаждаются молеке- крабами, сбросившими панцирь во время линьки и сваренными живьем в кипящем масле, а также отдают должное белому «Бреганце» с ароматом свежего сена и цветом калужницы. Пьеро Трапасси рассказывает историю о служанке, полагавшей, что ее обрюхатил домовой. Кто-то повествует об очках, найденных в супе, и о монашке, спрятавшейся под кроватью. Марио Мартинелли кладет себе еще каракатиц, а Меццетен[45] разрезает пирог, из чрева которого вываливается смесь почек и сладкого мяса[46] и вырывается густой дух потрохов. Оставив лежащую под кустом полуобглоданную падаль, зеленые мухи прилетают за взятком на пир. «Инферно» великого миллезима, укрощенное возрастом до болезненно-ореховой сладости, служит сопровождением к жареным овсянкам с полентой, молочному ягненку и рису «ан каньон»[47]. Опершись на локоть, Дотторе произносит софизм так, чтобы его услышали, и шепчет что-то на ухо Коломбине, которая, подняв маску, являет собравшимся замечательно красивое лицо юноши. Кто-то фальцетом изрекает, что человек так или иначе смертен. Тогда Альвизе надевает маску, и глаза его под ней внезапно вспыхивают ртутным блеском.

Мухи оккупировали ломбардский сыр маскапоне и макароны цвета терракоты, которые предстоит смочить вином с Канарских островов. Пока же собравшиеся верны рубиновому «Вальпантена», старому «Чинкветерре», «Вино Санто» из Тосканы, тяжелому и теплому, как янтарь, и красному «Бреганце», чья исполненная лести атака сменяется меланхолической горечью. Любезности льются рекой. Всем очень весело. Все кажутся очень веселыми. Все немного отупели от вина и монотонного зова кукушки. Свежесть земли проникает сквозь подушки, а неудобство бархатных пыточных сидений вынуждает беспрестанно менять позу. Десертные тарелки почернели от муравьев. Смех раздается все чаще и громче. Кому-то этот мир представляется колодцем шахты, мириады орлов ткут пелену взмахами крыльев, океаны паром возносятся в небо, рушатся города из костей, и их горячий пепел забивает ноздри. Рот неназванного - каменный жернов, перемалывающий пески, изнанка лица - зеленая рана, натертая шипами чертополоха, язык - жгучий перец, глаза выели осы, сердце - топот медведя в берлоге, голова сдавлена в бездне удушьем, каждый волос - веревка повешенного, быки яростным галопом несутся по венам, а природа меж тем заходится в крике абсолютной тишины. Быть может, эти ощущения испытывает не один человек, а несколько. Быть может, это ощущают также и те, кого здесь сейчас нет.

Кукушка, одержимая мономанией, не умолкает. Один из сотрапезников снимает парик. Небо принимает пепельный оттенок и зримо отдаляется. Раздается колокольный звон. Это час полива садов. Садов, видимых глазу, и садов, скрытых под черными зарослями или, может, покровами в глуши забытых руин.

А повествование тем временем движется само по себе, как клубок, что разматывается, скатываясь по склону.

У дядей Катарины Пеллегрини имеются вопросы по поводу племянницы. Подозрения толстяка смутны, но пронырливый по натуре аббат прилагает все усилия, чтобы докопаться до истины. У него имеются связи в Совете Трех, и, кроме того, он весьма дружен с осведомителем Бернард о Габинотти, хотя тот связан скорее с подкупом лакеев посольства, однако же о деятельности Трапасси аббату ничего не известно.

...женился на ней прошлой весной. Ее считают ученой, она довольно красива, но в свете ее отнюдь не добиваются. Ходят слухи, что приданое оказалось меньшим, чем предполагали. Известно, что Феличита не владеет землями, как покойная Катарина Пеллегрини, а ее летний особнячок на канале Брента не стоит и трети загородного дома Ланци в Торчелло, представляющего, по слухам, небольшую ценность.

Забавно, что Вы интересуетесь «совершенно круглой маской». Она называется моретта, ее все еще носят, и не по нраву она лишь болтуньям, которые не могут решиться удерживать ее во рту за пуговку. Стоит добавить к тому, дорогая моя сирена, что мода здесь меняется ежеминутно и увлечение свободными платьями продлилось даже слишком уж долго. В понедельник на Мерчерия выставили манекен[48] в платье «полонез» из сиреневого панбархата. Зрелище великолепное, но вчера, например, толпа была такая, что пришлось ожидать на улице. И знаете, кто мне там встретился?.. Джакомо Казанова собственной персоной, только что из Триеста. Он был одет в весьма изысканный табачно-коричневый рокелор[49] и щеголял большой муфтой из рыси, но все же, на мой взгляд, кое-что в нем изменилось.

Одиннадцать часов вечера. Розетта приходит за вином в потайной погреб, где хранятся бутылки Синьоры и все принадлежащие Синьоре сосуды. Каждый вечер Розетта относит ей большой фиал «Неббиоло», чей рубиновый цвет высветлен возрастом до оттенка сухой розы, едва тронутого позолотой. Каждое утро она приносит обратно в погреб пустую бутыль и прибегает к тысяче уловок, чтобы торговец мог незаметно возобновить запас.