Убийство по-венециански

А в это время городские кафе, освещенные а giorno[29], переполнены острословами, авантюристами, шпионами и жуликами - в треуголках, со сдвинутыми на ухо масками они болтают, смеются и слушают. Обмен визитами происходит до полуночи, в притонах идет игра. Сквозь рыжеватый туман запотевших стекол видно, как маски под покровом баутт прохаживаются и склоняют головы, вынимая руку из муфты лишь перед столами, где игроки «на интерес» безотлучно проводят целые часы, пытая удачу в «пятнадцать», «сто», пассди, фараон, бассет, баккара, пароли и бириби, пока канделябры роняют им на шляпы слезы желтого воска. Также одетые в маски, пробираются сквозь толпу продавщицы кренделей, цветочницы в коротких юбках и девицы легкого поведения, лишь символически скрытые сендалем[30]. Густой, жаркий до одурения воздух этой адской пещеры насквозь пропитан смесью всевозможных духов и зловонных запахов, оседающих на зеркалах жирными слоями. Публика остается здесь до тех пор, пока Канал Гранде не окрасится свинцовым оттенком, прежде чем его скроют из виду лодки огородников. А между тем, омывая дворцы в обрамлении запаршивевших львов, огибая тайные сады, где дохнут мухи с белыми брюшками, мрачно плещет чернильный поток - Стикс без ив и камышей. Быть может, в следующий миг город внезапно поглотит водная пучина. Ночь всегда приносит с собой нечто в тот час, когда зеркала до краев наливаются тьмой. Через мост быстро движутся фонари. Откуда-то доносятся зловещие и непристойные песнопения. Раздается долгий крик. Во дворе палаццо светится сигнальный огонь галеры. Можно назначить тайную встречу в «Уомо Сельваджио» - трактире с дурной репутацией, где служанки составляют компанию клиентам и где подают пикет[31] под названием Альфабето, по пять сольдо за стакан. Это поистине коварное пойло, насыщающее кровь купоросом, а рот - селитрой, гнусное и шалое зелье, которое развязывает язык. Он и она сидят здесь в масках. Указательным пальцем она чертит узоры в лужице вина на столе.

И вот, наконец, то, что нельзя обозначить датой - постепенно приходящее открытие, смутное осознание, неясное смятение и намеки, но в то же время и большая осторожность, ибо отныне все становится значимым. Кто-то что-то увидел. Кто-то что-то услышал. А это значит, что надлежит усилить механизмы сдерживания, установить более изощренный церемониал, проникнутый кисло-сладким притворством, полуулыбками, лаской и коварством.

Они стоят друг против друга в салоне, одинакового роста и в чем-то похожие. Быть может, он предпочитает муку тревоги ране бегства. Она знает, что он все понял. Бледный клейкий шнур, кровянистая спираль все еще связывает их вместе. Иногда взгляд вдруг вспыхивает острым клинком.

Тогда из бездны вздымается мрачный прилив, чудовища возникают из него и внезапно исчезают, повинуясь резкой абсурдности сна. И, как во сне, меняется освещение, меняются декорации, и невидимые оркестры рыдают и воют в лабиринтах пещер.

Это время благоприятно для припарок. Нужно лишь собрать ингредиенты: шафранный омежник, чей стебель, если его надломить, истекает желтым, как гной, соком, зловонную, маслянистую руту, скорбную наперстянку и коварный лютик, молочай по прозвищу бородавник, дурман по прозвищу «труба архангела», очиток по прозвищу молодило, крестовник, называемый параличником, черный паслен и луковицы морского лука. Нужно суметь распознать их темные рельефные листья, зубчатые, как петушиный гребень, или рассеченные, как хвост креветки, их мертвенно-бледные ягоды, пурпурные кровоподтеки на стеблях цикуты, гнилостную вонь мандрагоры и печальную элегантность аконита. Именно последний становится причиной цианоза, от которого кожа сереет, представляя собой весьма любопытное зрелище, между тем, как цикута вызывает спазмы, похожие на эпилептические и чрезвычайно интересные для наблюдения. Но ничто не сравнится с эуфорбией по рецепту Катарины Сфорца. Этот препарат, прозванный ad tempus[32] за то, что он действует медленно, приступами, является одним из самых простых в приготовлении, берется ли за основу млечный сок стеблей, семенное масло или даже оба этих компонента вместе. Его действие столь же эффектно, сколь и анонимно, оставляемые им следы спорны, и, зная рецепт, даже ребенок мог бы без труда изготовить его на маленькой печке.

Несносный хор голубей, угнездившихся под карнизом кровли, комментирует действие. Кто-то плачет. Течение уносит прочь маленькую туфлю розового атласа, грязную и истерзанную. С наступлением вечера явится старая крестьянка с корзиной. Сдохло уже два кота, и поговаривают, что от крысиных укусов. Ночью крысы пробегают с первого этажа на пьяно нобиле[33].

Венеция, май 1772

Моя дражайшая сирена,