Убийство под аккомпанемент. Маэстро, вы – убийца!

– Фелиситэ всегда делает эмоциональных слонов из сентиментальных мух, – пояснила она. – Думаю, она получает от этого удовольствие.

Но, уже произнося эти слова, она сама осознала, что вспышка Фелиситэ была серьезнее, чем она дала понять, ее голос утратил искренность, и она догадалась, что и Аллейн тоже это услышал. Ее стала подавлять его неспешная настойчивость, и одновременно собственное пристрастие к деталям доставило удовольствие от такой точности. Еще она испытывала чувство сродни отвращения художника к неаккуратности или искажению. Опять же просто было описать минуты, которые она провела в одиночестве перед обедом в бальном зале. Едва она об этом заговорила, ее на мгновение пронзила острая ностальгия, и она поймала себя на том, что рассказывает Аллейну, что там состоялся бал по случаю ее выхода в свет и что она постояла у рояля, вспоминая его.

– Вы не заметили, зонты от дождя и солнца там были?

– Да, – быстро ответила она. – Заметила. Они лежали на рояле. Я узнала французский зонт тети Силь. Я вспомнила, как Фелиситэ играла с ним ребенком. Он развинчивается. – Она осеклась. – Но вам ведь и так это известно.

– И когда вы его видели, он был целый? Ничего в трубке не отсутствовало?

– Нет, нет.

– Вы уверены?

– Да. Я взяла его и открыла. Считается, что это приносит несчастье, верно? Тогда с ним все было в порядке.

– Хорошо. А после вы пошли в гостиную. Понимаю, это кажется бесцельной дотошностью, но что произошло потом?

Не успела она опомниться, как рассказала ему про журнал «Гармония», и как будто не было вреда повторить ее догадку, что одно из писем на странице НФД написано Фелиситэ. Аллейн никак не дал понять, что это представляет особый интерес. А вот Эдвард по неизвестной причине издал приглушенный возглас. «Я совершила оплошность?» – подумала Карлайл и поспешила перейти к рассказу о посещении кабинета дяди, где он извлекал из патронов пули. Аллейн небрежно спросил, как именно он это делал, и даже отвлекся от насущных проблем, позабавленный аккуратностью и сноровистостью лорда Пастерна.

Карлайл давно привыкла к вопросам о чудачествах дяди. Она считала его справедливой добычей и обычно развлекалась, составляя четкие, незлые скетчи о нем для своих друзей. Его дурнославность была такова, что она всегда чувствовала, что мешкать будет нелепо. И сейчас она поддалась этой привычке.

Тут перед ее мысленным взором вдруг предстал ящик, вытащенный из стола и поставленный возле его локтя. Ощутив, как у нее сжимается нутро, она резко остановилась.

Но Аллейн повернулся к Неду Мэнксу, и Нед сухо и размеренно стал отвечать на вопросы о его собственном появлении в гостиной. Какое впечатление на него произвели Морено и Ривера? Он не слишком много с ними разговаривал. Леди Пастерн отвела его в сторонку, чтобы показать ему свою вышивку.

– Крестом? – спросил Аллейн.

– И гладью. Как большинство француженок своей эпохи, она отлично вышивает. Поэтому я не обращал особого внимания на остальных.

Затем последовал сам обед. Застольная беседа, говорил Нед, была обрывочной, о всякой всячине. Он не помнит в подробностях.

– У мисс Уэйн зрение и слух истинного наблюдателя, – сказал, оборачиваясь к ней, Аллейн. – Возможно, вы вспомните? О чем вы говорили? Вы сидели… где именно?

– Справа от дяди Джорджа.

– А слева от вас?

– Мистер Ривера.

– Не вспомните ли, мисс Уэйн, о чем он говорил? – Аллейн протянул ей портсигар. Пока он давал ей прикурить, Карлайл глянула мимо него на Неда, который чуть заметно качнул головой.

– Боюсь, я нашла его ужасным, – сказала она. – Слишком уж он был неестественным, слишком напористым. Сплошь цветистые комплименты и манеры испанского гранда, такое непросто проглотить.

– Вы согласны, мистер Мэнкс?

– О да. Он был совершенно неестественным и довольно нелепым, как мне показалось.

– Почти оскорбительным, вы бы сказали?

Они не смотрели друг на друга. Эдвард сказал:

– Он просто превозносил себя до небес, если это назвать оскорбительным.

– Вы говорили о сегодняшнем выступлении?

– О да, – ответил Эдвард. – И должен признать, нисколько не удивлен, что официанты запутались, кого им следует выносить. Мне показалось, что и кузен Джордж, и Ривера хотели, чтобы все внимание и аплодисменты достались ему одному, и ни один не мог решиться отдать носилки другому. Морено явно был из-за этого на грани.

Аллейн спросил, как долго мужчины оставались в столовой. Неохотно – слишком неохотно, подумала Карлайл, ощутив все растущую опасность, – Нед сообщил, что лорд Пастерн увел Морри, чтобы показать ему холостые патроны.

– И вы с Риверой остались за портвейном? – спросил Аллейн.

– Да, ненадолго.

– Можете вспомнить разговор?

– Ничего он вам не даст.

– Никогда не знаешь наперед.

– Я разговору не способствовал. Он задавал самые разные вопросы об отношениях друг к другу членов семьи, и я его окоротил.

– Как он к этому отнесся?

– Наверное, никому не нравится, когда их ставят на место, но, полагаю, шкура у него была довольно толстая.

– Собственно ссора имела место?

Эдвард встал.