Убийство Принца Теней

Дрю почти хныкала, когда прохладный воздух ласкал ее влажную, чувствительную кожу. Талемир опустился перед ней на колени и приник к ее рту.

Первое же касание его языка едва не прикончила ее.

Он провел им вверх по ее центру, расплавленный и опьяняющий.

Дрю привалилась спиной к барной стойке, и ее стон эхом разнесся по таверне. Ей было все равно. Существовал только Талемир и его язык, который кружил по чувствительному месту, вызывая у нее неистовые крики наслаждения.

Она схватила его за волосы и обнаружила, что они мягкие, как шелк.

Он застонал, проведя пальцем по ее мокрому входу, а затем скользнул внутрь, входя и выходя из нее.

Ее дрожащие ноги обхватили Талемира, когда он обрабатывал ее, его язык и пальцы теперь двигались в унисон, вызывая в ней пульсацию желания.

— Черт… — закричала она, все мысли испарились, когда гребень экстаза начал набирать силу.

Она качалась на нем, пока он трахал ее пальцами и дразнил языком, посылая нежные, дразнящие легкие удары по ее клитору.

Ритм нарастал, и наконец Дрю отпустила его, задрожав и закричав, когда волна кульминации накатила на нее до предела. Талемир выжал из нее все до последней капли удовольствия, прежде чем убрать рот и пальцы.

Обнаженная, вялая и задыхаясь, Дрю не двигалась.

Она содрогалась от того, что Талемир сделал с ней, от того, что он создал в ней. И все ради нее — он не искал и не находил своего освобождения.

Дрю медленно села, ее кожа раскраснелась, а внутренняя поверхность бедер стала скользкой.

По обе стороны от нее лежали мускулистые руки Талемира, его волосы рассыпались по блестящим от вожделения глазам. Опустив взгляд, Дрю увидела, что в штанах у него уже набухают следы возбуждения.

Она потянулась к нему, отчаянно желая узнать, как он ощущается в ее руке, прежде чем направить его в свое тело.

Теплые пальцы сомкнулись вокруг ее запястья, останавливая ее.

— Это было для тебя, — сказал он, его голос охрип, дыхание стало неровным.

— Я хочу чувствовать тебя, всего тебя, внутри себя, — сказала ему Дрю, не отрывая взгляда от внушительной длины, напрягшейся под тканью, и от боли, которая уже нарастала внутри нее.

— Пока нет, Дикий огонь. — Он приблизил ее лицо к своему и глубоко поцеловал. — Пока нет.

Талемир достал из сумки одеяло и бережно обернул его вокруг нее, а затем подхватил ее на свои сильные руки и отнес в одну из угловых кабинок. Ее глаза вдруг стали тяжелыми.

Он прижал ее к себе, усадил на старые подушки и уложил на колени.

— С тобой все в порядке? — спросил он, и его глубокий голос зазвенел в ее груди, вызывая дрожь в костях.

— Более чем в порядке. — Она чувствовала себя как никогда расслабленной, невесомой от его воздействия на разум.

— Хорошо, — пробормотал он, нежно поглаживая ее по волосам.

Она хотела возразить, хотела оседлать его и сделать все, чтобы получить от него такое же удовольствие, какое он получил от нее, услышать его крики страсти и покончить с собой.

Но мягкие, ритмичные поглаживания его руки по ее локонам заставили ее вздохнуть с другим чувством удовлетворения.

И этот маленький голосок разума прошептал лишь одно:

Как этот мужчина может быть чудовищем?

14. ТАЛЕМИР

Пока Фурии будут жить, Талемир Старлинг будет вечно помнить ее вкус. До самой смерти он будет вспоминать звуки, которые она издавала в момент кульминации, и то, как ее рот раскрывался в экстазе.

Она была яростной и прекрасной.

Она была всем.

Вмешавшийся рейнджер, которого ему приказали убить.

Наарвианка, пробившая себе путь из тьмы павшего королевства.

Мерцание дикого огня в глубокой ночи.

А теперь она крепко спала у него на коленях, прижавшись к нему со всем доверием, какое только есть в королевствах, несмотря на то, кем он был, несмотря на то, кем он стал на ее глазах.

Как такое могло случиться? Талемир провел большим пальцем по губам: воспоминание о ее губах запечатлелось в его сознании и было достаточно сильным, чтобы продержаться тысячу жизней. Что бы ни произошло между ними теперь, он был привязан к ней, и ее след на нем останется.

Осторожно выскользнув из-под нее, он плотно подоткнул одеяло и укрыл ее голую ногу. Он знал, что она плохо спала в дороге, беспокоилась о своем друге Гусе и мучилась кошмарами, когда заходило солнце. Какое-то время он просто наблюдал за ней, отмечая, как ее ресницы касаются верхушек раскрасневшихся щек и как она сворачивается калачиком. Он понял, что может смотреть на нее часами. Но не поэтому он отстранился от нее. Давно пора было присмотреть за Дрю, и он был более чем счастлив взять на себя эту обязанность.