Выражение лица Ольги изменилось, глаза потемнели, в них появился неприятный блеск. Она размахнулась, но потеряла равновесие на своих шпильках и начала падать на стол Муркина. Разумеется, я не мог допустить, чтобы сломался ещё один стол и был вынужден её подхватить. Как только мои руки сомкнулись на её талии (или даже немного ниже), все остальные части тела начали действовать в унисон с ними. Мой живот пристроился к её животу; грудь прижалась к её груди; губы слились с её губами в страстном поцелуе.
- Ну, ну. Вижу, вы не теряете времени, - услышал я голос Рогова.
Муркин встал из-за стола, а Ольга отстранилась от меня.
- Алекс! Ты ранен! – в её голосе послышалось волнение. Она с ужасом смотрела на красное пятно на своей ладони. Рана на затылке, должно быть, кровоточила, и кровь стекала на шею.
Её воинственное настроение сменилось жалостью ко мне. Когда она увидела, что я ранен, женский инстинкт возобладал. Я был её мужчиной; я страдал; я нуждался в уходе и помощи. Она тут же потребовала, чтобы Муркин предоставил ей бинты и йод, и когда он распорядился принести их из медицинской комнаты, сама стала перевязывать мне голову.
Рогов с неподдельным интересом наблюдал за процедурами и затем сказал:
- Ольга, если ты посмотришь вокруг, то найдешь мужчину, который намного достойнее этого грязного оборванца.
Он расправил плечи и выпятил грудь.
Ольга, следуя совету, огляделась вокруг, её взгляд задержался на Муркине, и она посмотрела на него с явным удивлением.
- У него жена и трое детей, - предупредил я её.
Муркину бросилась кровь в лицо.
- Откуда вам это известно?
Мы с Роговым переглянулись и рассмеялись.
Дверь кабинета распахнулась, и вбежал полицейский с лейтенантскими звёздочками на погонах.
- Перестрелка на Московском проспекте! Несколько человек убито!
Муркин выругался и бросился к сейфу. Мы поспешно покинули кабинет и вышли на улицу.
Ольга пошла к моей машине, а Рогов задержал меня и сказал:
- Твоя мысль насчет того, что Смирнов не хотел уезжать в Америку, подтвердилась. Я выяснил, что вначале он отклонил предложение, а затем вдруг передумал и принял его. Что касается его первой семьи: несколько лет назад Вера Кротова с дочерью Галиной Кротовой переехали в Новоярск, где живут родители Кротовой. Через полтора года после переезда Вера умерла. Тринадцатилетняя Галина осталась на попечении дедушки и бабушки. Кода ей исполнилось восемнадцать, она вышла замуж и взяла фамилию мужа – Филинова. Здесь всё, о чём мне удалось узнать.
Он передал мне флэшку.
- Уверен, что убийцу следует искать среди сотрудников университета. Я записал личные данные двух подозреваемых: Владимира Тимкина, аспиранта Смирнова, и Эльзы Гольдберг, проректора университета, - добавил он. – А что с твоей головой?
Я рассказал ему о нападении и своих подозрениях в отношении Воронина.
- Завтра я им займусь сам, - пообещал Рогов.
Я поблагодарил его, мы попрощались и разошлись.
Утром следующего дня, используя данные с флешки Рогова, я назначил встречи с Влидимиром Тимкиным и Эльзой Гольденберг, которые оба работали в университете..
Просторный холл университета был украшен большим портретом покойного профессора с траурной лентой в углу. Объявление под портретом сообщало, что похороны состоятся на следующий день в 13.00.
Я поднялся на второй этаж, где располагался офис профессора Гольденберг. Секретарша, молодая симпатичная девушка, доложила боссу о моём приходе, и я был незамедлительно принят.
Я представился, честно признался, что защищаю интересы Ольги, и снова рассказал историю её страданий в замужестве за Смирновым, от которого она не видела ничего, кроме грубости и безразличия.
Выслушав меня, профессор утвердительно кивнула головой:
- Невозможно переоценить научные достижения профессора Смирнова. Он был замечательным учёным, внёсшим значительный вклад в предметную область. Но всем также было известно о его несдержанности, невоспитанности и грубости. Думаю, причины убийства объясняются именно этими чертами его характера.
- Но вы также испытали на себе его грубое обращение, не так ли?
- Да, действительно, он грубо оскорбил меня на заседании учёного совета, когда я предложила сократить финансирование его проектов, с тем, чтобы предоставить поддержку и другим учёным.
- Честно говоря, Эльза Яковлевна, я бы тоже обиделся, если бы кто-то предложил сократить мою финансовую поддержку.
- Но ведь у вас нет контрактов с зарубежными фирмами. Всем было прекрасно известно, что Смирнов зарабатывал на них большие деньги, сотни тысяч долларов. Сто тысяч рублей для него было пустяковой суммой, а для какого-нибудь другого исследователя – существенной поддержкой. А моя обязанность, как проректора по научной работе, - развивать различные направления исследований в университете. Я понимаю, что ему было обидно, но это ни в коей мере его не оправдывает. Я готовилась подать против него иск в суд.