Убийство, развязавшее войну

Похороны Эрнста прошли скромно, в соответствии с той тихой и достойной жизнью, которую он прожил. Смерть герцога Макса Гогенберга вызвала широкий отклик, его превозносили как последний символ ушедшей эпохи, человека, чьи страдания олицетворяли собой зло войны. Как писала одна из газет: София, Макс и Эрнст «имели все основания, чтобы обратиться против Императорского дома. Но они отказались это делать. Они всегда оставались верноподданными гражданами республики. Но они же напоминали нам и о Габсбургах. Этому человеку (имеется ввиду Макс Гогенберг. — Прим. ред.) не разрешили считать себя Габсбургом, но он доказал, что стоит больше, чем любой из чистокровных Габсбургов».

Похороны Макса в Артштеттене были запоминающимися и полностью соответствующими ритуалу. Эрцгерцогу Отто было запрещено появляться в Австрии, и он не мог присутствовать на похоронах: вместо себя он прислал внука Франца Иосифа эрцгерцога Хуберта Сальватора. Прибыли королевские родственники из Лихтенштейна и Люксембурга, а также представители старых аристократических фамилий империи. Чиновники и политики из Вены присоединились к тысячам простых людей, пришедших в Артштеттен, чтобы выразить свое почтение. Среди них была и группа бывших заключенных фашистских концлагерей, которые молча шли за его гробом. В церкви Артштеттена было так тесно, что тысячи скорбящих просто стояли снаружи за стенами, слыша только негромкие звуки органной музыки; шел дождь, но никто не уходил. Когда исполнили старый австрийский императорский гимн, зазвонили колокола; егеря из Радмера и рыцари ордена Золотого руна вынесли гроб из церкви, пронесли вдоль террасы и спустились в склеп, где Макс присоединился к своим родителям и брату.

Теперь осталась только София. Она родилась в эпоху империи, видела золотую осень великих династий Европы, прежде чем случилась трагедия. Она провела детство в великолепном дворце в стиле барокко, среди красивых мундиров офицеров почетного караула. Она видела убийства, войны, революции, падение императорских фамилий перед новой эпохой Гитлера и коммунизма, появление океанских лайнеров и самолетов, граммофонов и телевизоров. Она похоронила родителей, двоих братьев и двоих своих детей, а в 1973 г. и мужа. Она тихо провела свои последние дни в Австрии, встречая внуков в комнатах, наполненных дыханием и образами начала века.

София дожила до того момента, когда актеры воплощали образы ее родителей в кино, и видела непрекращающиеся потоки книг, в которых ее отец изображался брутальным реакционером, а мать — коварной авантюристкой. Но с неизменным изяществом и достоинством она всегда находила время, чтобы переговорить с любым из писателей. «Я должна защищать его память, — скажет она о своем отце, когда родственники начинали протестовать против этого. — Уже не осталось никого, кто мог бы сделать это». В 1981 г. София предприняла ностальгическое путешествие в прошлое, посетив Конопишт впервые за последние шестьдесят лет. Путешествуя со своими внуками по залам, где она когда-то росла и играла, пожилая женщина молчала, но иногда начинала улыбаться, показывала им те или иные памятные места и предметы и рассказывала о своей жизни, проходившей в стенах замка. 27 октября 1990 г. она умерла в возрасте восьмидесяти девяти лет и была похоронена рядом с мужем в фамильной крипте ее зятя, барона Эрнста Гуденуса в Вайцберге, в окрестностях Таннхаузена. После семидесяти шести лет она воссоединилась со своей семьей.

Эпилог

Сто лет прошло с того рокового воскресного утра в Сараево. Кадры кинохроники не запечатлели те несколько секунд, что изменили ход человеческой истории, когда машина остановилась у магазина Moritz Schiller’s Delicatessen и молодой террорист открыл огонь, но невидимая рябь от того события продолжает расходиться и сегодня. Пули, выпущенные Принципом, не только убили Франца Фердинанда и Софию и сделали их детей сиротами: они открыли дорогу наступлению нового века с такими огромными потрясениями и массовыми убийствами, которых никогда не видели раньше. Никакие другие смерти не послужили толчком к поворотному моменту, который привел бы к такому количеству страданий и потерь.

Память об этом дне продолжает невидимой тенью жить в Сараево, скользить по его узким улочкам и широким набережным. Планам по строительству большой церкви в романском стиле в честь Франца Фердинанда и Софии, которую собирались построить на другой стороне реки, напротив Moritz Schiller’s Delicatessen, так и не суждено было осуществиться. Огромная массивная церковь с двумя шпилями затмевала бы собой все здания в ее окрестностях. На месте, где состоялось убийство, установили крест, а в 1917 г. на пересечении набережной Аппеля и Латинского моста воздвигли мемориальный памятник погибшей паре. Через два года его демонтировали. Для города памятник был слишком неприятным напоминанием о прошедших событиях.