Убийство с гарантией

Вика подумала: «Должно же быть что-то у нас с Андреем напоследок. Хоть краткий разговор. Она должна бы прошептать: «Извини меня» или «Я все потом объясню». Он должен был бы ответить, чтобы она заткнулась. Или признаться, что все и так знал. Но она не сказала ничего, ей было не до того, и он тоже молчал. О чем думал Андрей, сидя на диване и глядя в пол, доподлинно никому не известно. В протоколах следственного дела это никак не отображено. Хотя бы один прощальный взгляд, хотя бы одно слово. Но она не коснулась его плеча, проходя мимо, он так и не поднял на нее глаза.

А нарочито оживленный Кирилл охотно отвечал на вопросы, и все приговаривал: «Подрались, бывает». Андрей сидел неподвижно, и растормошить его не мог никто, как ни старался. «Мы пили. Потом стали спорить. Потом я напал на него». Андрей механически повторил то, чему его учили, но потом снова ушел в себя. «Что вы мучаете пьяного человека? — одергивал Кирилл полицейских, пока докторша просила его не крутиться. — Проспится и потом все расскажет». Те обменялись многозначительными взглядами поверх его головы.

Их увезли на разных машинах: Андрея — на полицейском уазике, в котором была отгороженная решеткой кабина, Кирилла — на скорой. В салоне, где его положили на кушетку и навесили на него мешочек-капельницу, Кирилл, державшийся одним усилием воли, наконец обмяк. Стал заговариваться, прикрыл глаза. Сказал ей снова: «Купи обогреватель», хотел показать, что не теряет связи с реальным миром.

Лицо у докторши больше не было веселым. Хмурясь, она впрыснула в мешочек из шприца что-то прозрачное и поморщилась, когда измерила пациенту пульс. Кирилл потерял сознание, и как ни вкалывали ему что-то озабоченные врачи, в себя не приходил.

В больнице доктор бросил на ходу: «У него задета печень. Потерял много крови, но некроз еще не начался». — «Я могу стать донором, я его сестра, — она затрусила за ним, — возьмите часть моей печени». Но доктор покачал головой и, кажется, даже улыбнулся: «Деточка, это не тот случай, когда нужен донор. Вы очень заботливая сестра, но сейчас просто посидите спокойно». Сжалившись, он притормозил, взял ее за руку, пытаясь успокоить. «Да у вас жар, — удивился он, — дать вам парацетамол?» Выдернула руку. Издевается он, что ли? При чем тут парацетамол? Она сидела рядом с глухой электронной дверью операционной, проникнуть за которую не было никакой возможности.

Пробегавшие мимо врачи, на которых она делала стойку, не останавливались, в разговоры не вступали. Помолиться бы, но молитв она не знала. Так прошло два часа. Наконец из реанимации донесся глубокий вздох. Вздох облегчения Вселенной. Еще никто не вышел к ней и не потрепал ободряюще по плечу, но она уже знала — Кирилла спасли. Она встала, чтобы встретить вышедшего к ней врача.

Андрей

… «Ну вот. Стоило написать, что меня лихорадит, — и правда залихорадило. Все наши слова материальны, это правда. У исполнительницы Вселенной огромные уши и совсем нет юмора, она расслышит любую твою просьбу и выполнит ее досконально, и плевать ей, что ты шутил. Только простуды мне не хватало. Тут болеть нужно или чем-то серьезным, чтобы забрали в больницу (тогда, считай, ты попал на курорт), или вообще ничем. Простуда — только лишние мучения безо всяких поблажек. Но за меня ты не беспокойся, я выносливый.

Написал «не беспокойся». В своем ли я уме? С чего это ты будешь обо мне беспокоиться? Кое в чем признаюсь: я полюбил болеть, когда жил с тобой. Ты всегда становилась такая ласковая, стоило мне закашлять или начать сморкаться, сразу же укладывала меня в постель. Иногда я специально преувеличивал болезнь, чтобы вызвать сочувствие. Ты никогда не боялась подцепить мою заразу. Признайся, тебе нравилось, что я становлюсь беспомощным, как котенок, нравилось обо мне заботиться? Ты не ходила на работу, отговариваясь тем, что тебе нужно подносить взрослому лбу чаек с медом. Как прекрасны были для меня эти дни.