Убийство с гарантией

Утро наступило от боли. Ныл палец, что само по себе было странно, причем так сильно, что спать больше не было никакой возможности. В тусклом свете занимающегося утра она поднесла руку к лицу и едва не вскрикнула, увидев, как глубоко раскололся ноготь, но подавила вопль. На полу валяются сотни разноцветных лоскутов — ее одежда. Кирилл разрезал платья ножницами. «Ивану стразы не нравятся? — декламировал он, кромсая ее гардероб, в то время как она кисла от смеха. — А мы купим элегантные серые костюмчики, и у него встанет и на нас!»

В последний свой поход за портвейном Кирилл притащил из магазина прямоугольную коробочку с изображением белокурой красотки, надменно смотрящей поверх своего голого плеча. Они пару раз уронили флакончик и пренебрегли защитными перчатками, и, кажется, держали краску на волосах дольше, чем позволяла инструкция. Она вздохнула и зашла, наконец, в ванную. Цвет даже отдаленно не напоминал тот, который обещала красавица. Из зеркала смотрела перепуганная женщина с мертвенно-бледным лицом и омерзительно желтоватыми прядями волос, утративших блеск и гладкость, среди которых попадались и откровенно желтые. Она бросилась к Кириллу и стала толкать его, сонного, в бок, плача и причитая: «Вставай, посмотри, что ты наделал!» Тому было плевать, он даже глаза не открыл. Только замычал и перевернулся на другой бок. В лучшем случае он встанет теперь к ужину, и в свой сервис уж точно не пойдет. А что она от него, действительно, хочет? Он ее не заставлял. Она сама согласилась, да еще смеялась при этом. Кошмар, в котором она жила последнее время, никуда не делся, хотя вчера она была уверена, что это не так. Портвейн говорил: «Все в порядке, я потушу пожар, который не дает тебе покоя, залью твои беды», и она ему поверила. Но по факту он просто на время отключил пожарную сигнализацию, а проблемы вот они, все тут же, никуда не делись. Жизнь горит синим пламенем. Все, абсолютно все снова стало серьезным, не смешным. Все вернулось на круги своя, в ее постели — Кирилл, в голове — мрачные мысли и страх перед будущим. Она нашла в телефонной книжке номер салона красоты.

Инцест — это мерзость, которую скрывают всеми силами. Зло, которое вершится за дверями, которые закрыли особо тщательно. Это то, о чем человек приличный даже подумать не посмеет. Это преступление, от которого не отмываются. Но то, что происходит между нею и Кириллом, инцестом не является. Она не чувствует себя грязной, преступницей, блудницей.

Пытайте ее, режьте, но не убедите, что они делают что-то дурное. Связь с Кириллом — это не какая-то вам подлая интрижка, не «грязь», не с «жиру бесишься» и не «захотелось острых ощущений». Это закономерная, естественная составляющая отношений двух людей, которые срослись друг с другом настолько, что уже не понимают, где чья рука и нога. Она всегда физически ощущала боль Кирилла. Да, они вовсе не однояйцовые близнецы, но она всегда на расстоянии понимала, что с ним что-то неладно. Не какое-то глупое предчувствие посещало ее, а вполне конкретная боль в том месте, где болело у брата. Когда Кирилла били ножом, лезвие входило в него, а раны появлялись у нее. Ей было больно, она истекала кровью.

Судила ли она потом Андрея? Нет. У любого человека, который увидел то, что увидел он, снесло бы крышу. Она не хотела его терять и, разумеется, делала все, чтобы он не узнал про нее с Кириллом. Но в тот день она не закрыла дверь. То, что у нее была температура, никак не оправдывает того, что она испортила Андрею жизнь. После того, что произошло, она всерьез подумывала, чтобы наложить на себя руки, но кому бы это помогло? Раскаяние, которое она продемонстрировала бы, вскрыв себе вены или съев все лекарства из аптечки, приняли бы за чистой воды эгоизм. Нет, раз заварила кашу — расхлебывай. Давись, травись, но хлебай и не жалуйся.

Не важно, когда это случилось в первый раз и при каких обстоятельствах. Какая разница? Не случилось бы в день ее рождения, случилось бы в другой. То, что она была под действием наркотика, тоже не важно. Она сделала бы это и на трезвую голову. Важно лишь то, что после произошедшего она испытывала не стыд, а глубокое удовлетворение. Наконец-то случилось то, к чему внутренне она давно была готова, и расставило все в ее жизни по своим местам. Не было ни страха, ни раскаяния, ничего, что должно логично вытекать из преступления.