Убийство с хеппи-эндом

– Он мечтал стать актером, но срезался на первом же туре, – продолжала она. – Я убеждала его не отчаиваться, попробовать себя еще, подать документы в другой вуз, но он сломался. Мой муж, отец Стасика, умер, когда сыну было три года. Я воспитывала его одна. Наверное, ему не хватало мужской твердости и поэтому он вырос не очень решительным, слишком мягким. Он всегда легко сдавался. А после неудачной попытки стать актером совсем раскис. Начал пропадать где-то, приходил поздно и ложился спать. Когда мне удавалось с ним поговорить, он отшучивался, говорил, что теперь у него все будет хорошо, что он открыл в себе новые грани таланта, что теперь его примут в любой театральный вуз и он мигом прославиться. Я радовалась, думала, он посещает какую-то студию и нашел хорошего преподавателя. Я спрашивала его, он говорил, что это действительно так. Еще говорил, что нужно много платить за репетиторство. Я работала на двух работах, а денег все не хватало. По утрам мыла полы в магазине, а потом бежала в поликлинику лечить детей. Я по профессии педиатр. Муж мой погиб на рабочем месте, в субботу, хотел подхалтурить. Пилил дрова на лесопилке, кусок дерева отлетел и застрял у него в груди. Пока приехала «скорая», пока довезли до больницы… В общем, он умер. Поскольку несчастный случай произошел в не рабочее время, пенсию нам платили очень маленькую. Я иной раз приходила с вызовов ног под собой не чуя, так уставала. Вот и не заметила, что со Стасом не все ладно, что он стал агрессивным, что его стали интересовать только деньги, что он и думать забыл об актерстве. Спохватилась, но было уже поздно. Не могу вам передать, каково это – иметь в семье наркомана, тем более единственного горячо любимого сына. Когда понимаешь, что это конец, что твой ребенок теперь совсем другой человек, что его, кроме очередной дозы, ничего не интересует, что ради нее он может пойти на все: убить, ограбить, продать ценные вещи и себя. Что твой мальчик, над которым ты дрожала с самого его рождения, плакала, когда он заболевал или что-то себе ломал, целовала его маленькие ручки, ножки, обнимала его худенькое тельце, учила его говорить и читать, стал чужим незнакомым человеком, даже не человеком, а зомби. Последние годы были самыми страшными. Стас появлялся редко, его невозможно стало узнать, так плохо он выглядел. Иногда он был почти в сознании и тогда плакал, просил его спасти. Были испробованы разные методы лечения, но ничего не помогало. Требовалось его твердое решение покончить с наркотической зависимостью, а силы воли у сына на это не хватало. Он умирал в больших мучениях. У него отказала печень, распухла до таких размеров, что ребра не выдерживали. Вены были ужасно изуродованы, доктора не могли ввести ему поддерживающие лекарства. Кровь была настолько густой, что не проводила их. Агония длилась неделю, и я все время оставалась рядом, видела, как он страдает, и молила Бога, чтоб он побыстрее забрал его к себе. Я, мать, просила Всевышнего не продлить жизнь сыну, а лишить его ее. Представьте, до чего я дошла!

Я давно все это представила, у меня у самой маленький ребенок, и я так остро поняла боль этой несчастной женщины, что не могла сдерживаться и тихо плакала. Пусть будут прокляты те нелюди, которые наживаются на наркотиках, принося в дома горе и ужас! Ведь Стас умер не из-за того, что заболел или случайно попал под машину, а потому, что когда-то кто-то дал ему попробовать проклятое зелье и в ту самую минуту подписал ему смертный приговор.

– Какой ужас, это так страшно, то, что вам пришлось пережить. У меня нет слов, чтобы передать, как я вам сочувствую, – говорила я, не переставая плакать.

Елизавета Анатольевна начала суетиться вокруг меня, пытаясь успокоить. Она от части свыклась со своим горем, я же ни с чем подобным, к счастью, никогда не сталкивалась.