Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале. Часть II

22 февраля было первым днем острой душевной борьбы Государя Императора в период, предшествовавший Его отречению; в этот день долг Самодержца Российского государства одержал в Нем победу над долгом Отца семьи и влечениями личного начала. Но кроме того душевная борьба этого дня в яркой и определенной форме показала, что в интересах будущего блага вверенного Ему Богом русского народа важность сохранения фронта, важность сохранения боеспособности армии и важность достижения победы во что бы то ни стало, имела в мировоззрении Императора Николая II преобладающее над всеми остальными государственными вопросами значение, не исключая даже вопросов династического свойства. Несмотря на угрожавшее смертью опасное состояние Сына, несмотря на болезнь трех Дочерей, уже успевших к этому дню заразиться от Брата корью, несмотря на серьезность политического брожения в столице при отсутствии сознававшегося Царем прочного единения и должной твердости среди членов правительственных аппаратов, Государь все же решил утром 23 февраля выехать в Ставку, к войскам, к фронту и личным своим присутствием поддержать стойкость в рядах армий, ободрить в усталости от продолжительной войны и удержать от увлечения соблазнами агитации пораженческого характера. В этом решении Государь нашел сильную духовную поддержку со стороны только Государыни Императрицы, которая убежденно разделяла точку зрения Мужа на необходимость Его присутствия на фронте, в войсках, тогда как все остальные придворные и приезжавшие с докладами из Петрограда министры стремились отговорить Императора от решения оставить Семью и отдалиться от Правительства. Они не понимали истинных побуждений Царя и, исходя из обстоятельств внешнего характера текущего момента, противопоставляли Его отъезду: опасность оставления Семьи среди распущенных войск гарнизона, составленного из политически развращенных запасных частей; возможность использования удаления Царя от столицы враждебно настроенной к власти Государственной думой; возможность перерыва сообщений между Царем и Правительством вследствие усилившегося забастовочного движения на железных дорогах и телеграфах.

Государь остался тверд в своем решении. Он указал, что главная опасность российской государственности теперь на фронте, а не в тылу; что переживаемые волнения и настроения исходят не из народных масс, а являются результатом работы политических партий, преимущественно среди городского населения и служилого полуинтеллигента; что это движение наносное, временное; что опасность изнутри может явиться угрожающей для государственности только в случае насильственных революционных выступлений политических руководителей против существующего государственного строя; но что пока Он верит в благоразумие Государственной думы , которая, по своей интеллигентности, не может не учитывать последствий гражданской войны в тылу, при наличии на фронте могущественного и хитрого противника. Поэтому, проведя весь вечер 22 февраля в комнате тихо стонавшего в забытьи Сына и трогательно простившись с Семьей, Государь утром 23 февраля выехал в Могилев, где в то время помещалась Ставка.

И на этот раз, как и раньше, глубокие побуждения, руководившие Царем и Царицей не были поняты ни министрами, делавшими доклады, ни приближенными ко двору кругами петроградского света, ни общественными и политическими деятелями столицы. «Общественное мнение» еще раз сочло нужным укорить Государя в слепоте и упрямстве перед «народными требованиями», в безволии и подчиненности властолюбивой Государыне, «ненавидевшей Россию и русский народ». Внешний факт отъезда Государя из Царского Села был истолкован антигосударственной агитацией, как бегство Царя, бросившего на произвол судьбы «умирающий с голода народ» столицы, и 23 февраля впервые «революция вышла на улицы города» . Вечером в этот день Министр Внутренних Дел доносил Государю, что благодаря «успешным усилиям чинов полиции и воинских нарядов манифестации были прекращены».