Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале. Часть II

Сознание своего идейного одиночества в кругу русской интеллигенции являлось одним из элементов душевной драмы последнего десятилетия царствования Императора Николая Александровича и Императрицы Александры Федоровны. Это идейное одиночество созналось Государем в полной мере со времени опыта сотрудничества с 1-й Государственной думой. Почувствовав в 1905 году потребность в «слиянии с народом» в целях «укрепления Самодержавия» , Государь предложил своим министрам изыскать практическую форму осуществления вполне определенного Его желания «при непременном сохранении незыблемости Основных Законов Империи». Во исполнение такого повеления в Министерстве Внутренних Дел был разработан проект о Государственной думе, который уже при обсуждении его в Совете Министров не встретил единодушного решения по характеру своего внутреннего, общего духа, по содержанию. Тогда в целях обсуждения принципиального вопроса Государь собрал Совещание под своим личным председательством, в состав которого вошли Великие Князья, министры, члены Государственного Совета, высшие заслуженные сановники и несколько лиц ученого мира. При открытии Совещания Государь ясно поставил своим приближенным вопрос: что Он от них хочет услышать, выразив его в следующих словах:

«При обсуждении всякого вопроса, а особенно такого важного, высказываемые мнения расходятся в зависимости от взглядов и воззрений. Так, относительно формы осуществления Моих предначертаний многие находят, что проект Министра Внутренних Дел недостаточно широк, другие, напротив, считают, что этим проектом умаляются права Самодержавия , и потому он опасен для России. Первый и главный вопрос по существу: находится ли проектированный новый закон в полном согласии и правильном сочетании с нашими Основными Законами?»

Из всех ответов, данных присутствовавшими приближенными по этому основному принципиальному вопросу, только ответ графа А. А. Голенищева-Кутузова затрагивал вопрос в глубоких, коренных основаниях его существа и при этом исключительно с точки мировоззрения русского народа «всея земли» и соответствия его историческим основам Русского государства. Все остальные ответы хотя и не показали единомыслия в принципиальном значении нового закона, но не выходили, по существу, из рамок оснований и принципов западноевропейского духа и западноевропейских образцов, совершенно чуждых 90% населения Русского государства. Но так как известными оговорками и редакционными поправками в проектируемом законе можно было оградить Самодержавие с формальной стороны, то в результате Государь поверил своим приближенным и Государственная дума увидела свет.

Первый же опыт практического применения нового закона показал несостоятельность мнения приближенных Государя: Государственная дума, являвшаяся учреждением по духу и свойствам выборов не исторически русским, внесла только, как предупреждал Голенищев-Кутузов, «несомненно большую, чем ныне, смуту».

Государь увидел, что Его приближенные не понимают ни Его, ни того, что хочет народ, ни того, чего добиваются так называемые передовые партии. Он почувствовал всю горечь и ужас своего одиночества среди приближенных, а ждать другого отношения со стороны передовых партий, конечно, не приходилось, так как каждая из них хотела только своего, а не того, что хотелось бы народу.

Желания же последнего, равно как и «слияние Царя с народом», могли вылиться только через исторический сословный Земский Собор «всея земли».

В 1914 году, с началом великой мировой войны, проявился несравненно болезненнее еще один симптом одиночества Царя и Царицы в кругах интеллигентной части России.