Убийство царской семьи. Полная версия

На грузовик сели Петр Ермаков и другой член чрезвычайной комиссии и увезли трупы. В каком направлении они поехали и куда дели трупы, – не знаю.

Кровь в комнате и на дворе замыли и все привели в порядок.

В три часа ночи все было окончено, и Юровский ушел в свою канцелярию, а я к себе в команду; проснулся я часу в 9-м утра и пришел в комендантскую комнату.

Здесь уже были председатель областного совета Белобородов, комиссар Голощекин и Иван Андреевич Старков, вступивший на дежурство разводящим.

Во всех комнатах был полный беспорядок: все вещи разбросаны, чемоданы и сундуки вскрыты; на всех бывших в комендантской комнате столах были разложены груды золотых и серебряных вещей. Тут же лежали и драгоценности, отобранные у царской семьи перед расстрелом, и бывшие на них золотые вещи – браслеты, кольца, часы.

Драгоценности были уложены в два сундука, принесенных из каретника.

Помощник коменданта находился тут же. Вы спросили меня, не знакома ли мне фамилия «Никулин», и я теперь припомнил, что такова именно фамилия этого помощника.

Со слов Никулина я знаю, что он ранее находился также в чрезвычайной следственной комиссии.

Вы говорите, что по имеющимся у Вас сведениям на пулеметном посту в большой комнате нижнего этажа находился Андрей Стрекотни, и я теперь припомнил, что действительно А. Стрекотни стоял тогда у пулемета. Дверь из комнаты, где стоял пулемет на окне, в парадную переднюю была открыта; открыта была и дверь в ту комнату, где производился расстрел.

Обходя комнаты, я в одной из них под книжкой «Закон Божий» нашел шесть десятирублевых кредитных билетов и деньги эти присвоил себе; взял я также несколько серебряных колец и еще кое-какие безделушки.

Утром 18-го ко мне приехала жена, и я с ней уехал в Сысертский завод, получив поручение раздать деньги семьям служивших в команде[113].

Вернулся я в Екатеринбург 21 июля; все вещи царские из дома уже были увезены, и караул был снят.

24 июля я уехал из Екатеринбурга.

В Перми комиссар Голощекин назначил меня в охрану приспособлений для взрыва Камского моста в случае появления белогвардейцев. Подорвать мост, согласно полученному приказанию, я не успел, да и не хотел, решив добровольно сдаться. Приказание о взрыве моста пришло мне тогда, когда уже сибирские войска стали обстреливать мост, и я пошел и сдался добровольно.

Вопросом о том, кто распоряжался судьбой царской семьи и имел ли на то право, я не интересовался, а исполнял лишь приказаниях тех, кому служил.

Убивал ли сам Медведев, или он был только очевидцем убийства?

Жена его Мария показала:

«В последний раз я приехала к мужу в город в первых числах июля с.г. (считая по старому стилю)…

Оставшись наедине со мной, муж объяснил мне, что несколько дней тому назад Царь, Царица, Наследник, все Княжны и все слуги царской семьи убиты. Подробности убийства в этот раз муж мне не передавал. Вечером муж отправил команду на вокзал, а на другой день мы с ним уехали домой, так как начальство уволило в отпуск на два дня для раздачи денег семьям красноармейцев.

Уже дома Павел Медведев рассказал мне несколько подробнее о том, как было совершено убийство Царя и его семьи.

По словам Павла, ночью, часа в 2, ему велено было разбудить Государя, Государыню, всех царских детей, приближенных и слуг; Павел послал для этого Константина Степановича Добрынина.

Все разбуженные встали, умылись, оделись и были сведены в нижний этаж, где их поместили в одну комнату; здесь вычитали им бумагу, в которой было сказано: «Революция погибает, должны погибнуть и Вы».

После этого в них начали стрелять и всех до одного убили; стрелял и мой муж: он говорил, что из сысертских принимал участие в расстреле только один он, остальные же были «не наши», т. е. не нашего завода, а русские или не русские – этого мне объяснено не было.

Стрелявших было 12 человек; стреляли не из ружей, а из револьверов; так, по крайней мере, объяснил мне муж.

Убитых увезли далеко в лес и бросили в ямы какие-то, но в какой местности, ничего этого муж мне не объяснил, а я не спросила.

Рассказал мне муж все это совершенно спокойно: за последнее время он стал непослушный, никого не признавал и как будто даже свою семью перестал жалеть».

Видел ли Якимов своими глазами картину убийства, или он знал о ней с чужих слов?

Утром после убийства он пошел к своей сестре Капитолине Агафоновой «поделиться с ней мыслями».

Агафонова показала у меня на допросе[114]:

«Я была в кухне, когда пришел брат. Он поздоровался со мной и молча прошел в нашу комнату Вид у него был страшно взволнованный. Я сразу же это заметила и пошла следом за ним.

Я спросила брата: «Что с тобой?»

Он попросил меня закрыть дверь в кухню, сел и молчал. Лицо его выражало сильнейшую подавленность, испуг. Весь он дрожал.

Я опять спросила брата: «Да что с тобой?»

Я думала, что с ним с самим произошло какое-то несчастье. Он опять молчал и ничего не говорил. Видно было, что он страдал.

Мне первой мелькнула мысль: уж не убили ли они Николая?