Убийство царской семьи. Полная версия

С 25 июля 1917 года наш бывший посланник в Португалии П. С. Боткин в течение почти года неустанно просил ответственных политических деятелей Франции спасти жизнь царской семьи, высказывая опасения, оказавшиеся, к сожалению, пророческими. В своем последнем письме 2 июля 1918 года он писал г. Пишону, министру иностранных дел: «С большим сожалением я должен констатировать, что все мои усилия были тщетны, все мои шаги остались без результатов, и в качестве ответов на мои письма я обладаю только расписками курьеров, удостоверяющими, что мои письма дошли по назначению».

Что могли ответить союзники?

Каждому, кто знает условия их общественно-политической жизни, известно, что значит для их правительств сила «общественного мнения». Как они могли спасать Царя, когда сама русская власть, которую они так горячо приветствовали, отдала Царя под суд и на весь свет объявила, что он изменник, ибо подготовлял для спасения своих личных и династических интересов сепаратное соглашение с врагом, т. е. их союзническую катастрофу

Управляющий делами Временного Правительства покойный Набоков признает в своих воспоминаниях, что актом о лишении свободы Царя «был завязан узел», разрубленный в Екатеринбурге[143].

Вероятно, его завязывали не все члены Правительства. Некоторые, видимо, ничего об этом и не знали.

Из воспоминаний Набокова мы узнаем, что этот вопрос был решен в служебном кабинете князя Львова. Характерную подробность передает Набоков: когда он пришел туда, акт не имел еще подписей, но аппарат для его выполнения был уже готов. Это были члены Государственной Думы Бубликов, Калинин, Грибунин и Вершинин, арестовавшие Царя в ставке.

Как выполнил это князь Львов?

Посылая членов Думы арестовать Царя, он предварительно послал в ставку генералу Алексееву телеграмму.

Флигель-адъютант Мордвинов ныне передает ее содержание: «Временное Правительство постановило предоставить бывшему Императору беспрепятственный проезд для пребывания в Царском Селе и для дальнейшего следования на Мурманск»[144].

Телеграмму читал генерал Лукомский. Он показал: «20 марта была получена от Временного Правительства телеграмма на имя Алексеева, в коей сообщалось, что Временным Правительством командируются особые лица для «сопровождения» Государя в Царское. Я утверждаю, что эту телеграмму я видел сам. Мне помнится, что она была от главы Правительства князя Львова, причем я самым категорическим образом утверждаю, что в телеграмме не только не сообщалось о факте уже состоявшегося распоряжения со стороны Временного Правительства об аресте Государя и Государыни, но не было об этом ни единого слова. Смысл же ее был тот, что лица, командированные Правительством, будут сопровождать Его Величество как главу государства, отказавшегося от власти; что это – проявление внимания к Государю. Мне известно, что прибывшие по поручению Правительства лица сказали об аресте Государя Алексееву только тогда, когда Государь уже находился в поезде, чтобы ехать в Царское. Они передали об этом Алексееву, и тот, по их просьбе, передал об этом Государю».

Отрекшись от Престола, Царь обратился с письмом к князю Львову, вверяя ему, как главе новой власти, свою судьбу и судьбу своей семьи.

Без всякой охраны сел он в поезд, покидая Могилев, надеясь на благородство власти.

Что он нашел в ней?

Остается еще вопрос, каково было взаимоотношение на почве екатеринбургской трагедии двух сил: большевистской и немецкой? Кровь Царя и его семьи разъединяла или объединяла их?

Я сознаю всю серьезность этого вопроса. В пределах доступной мне возможности я старался найти истину. Не сомневаюсь, что в будущем она найдет свое полное разрешение. Мой долг – указать достигнутые мною результаты.

В составе московской миссии графа Мирбаха был доктор Рицлер. Он там играл большую роль и после убийства Мирбаха был его заместителем.

14 июня 1921 года я был принят в Берлине Рицлером. Он ознакомил меня с содержанием немецких официальных документов. В сентябре месяце того же года я получил копии их.

Вот содержание четырех документов:

1. Миссия в Москве Министерству Иностранных Дел, 19 июля 1918 г.

«Должно ли быть повторено решительное представление относительно бережного отношения к Царице… как германской принцессе. Распространять представление и на Цесаревича было бы опасно, так как большевикам, вероятно, известно, что монархисты склонны выставить на первый план Цесаревича. Недоверие большевиков в отношении германской контрреволюции еще более усилилось вследствие откровенных сообщений генерала Краснова».

2. Миссия в Москве Министерству Иностранных Дел, 20 июля 1918 г.