Убийство церемониймейстера

Шустов совсем стушевался, потом пробормотал, глядя в пол:

– Надо же где-то искать. А тут судья, не коридорный какой. Знаток, так сказать, душ человеческих.

И Лыков подумал – почему бы и нет? Гусиной Лапе он назначил срок до завтра. И Ширинкин примет его тоже завтра. А сегодня у сыщика никаких своих идей нет. Вечером свидание (тут Алексей некстати представил Анютку голой и порозовел…). Надо поговорить с судьей!

Камера мирового судьи четырнадцатого участка помещалась в Свечном переулке. Хозяйничал в ней князь Эристов (везло Лыкову в этом деле на князей!). Он как раз вел заседание, и сыщику пришлось обождать. От нечего делать он прислушался к голосам. Обвинялся молодой извозчик, оскорбивший седоков, не соглашавшихся на его цену. Эристовы – грузинский род, но князь вел процесс сдержанно и корректно. Никакой южной горячности… Несколькими вопросами судья разъяснил для себя суть дела. А потом вдруг просто и по-людски пристыдил парня – одной точной фразой. В камере стало тихо, лишь было слышно, как сопел извозчик. Напряженным голосом он извинился… Сразу загудели другие голоса, но беззлобно: извинения были приняты. Люди, и истцы, и ответчик, вышли на улицу одной гурьбой, дружески переговариваясь. Настоящее примирение сторон, порадовался Алексей. Ай да князь! Тут появился и он, запирая двери камеры. Увидел незнакомого господина и сказал:

– Думаю, он запомнит и сделает выводы.

– Хочется верить, – вздохнул Лыков. – Совсем еще молодой, а уже хамит…

– Вы ко мне? Прошу!

Судья был в возрасте, с седыми вьющимися волосами и усталыми глазами человека, видевшего много зла. Лыкову он сразу понравился. И сыщик начал без обиняков:

– Я из Департамента полиции, расследую смерть Устина Алексеевича Дашевского. Вы должны его помнить.

– Дашевский? – нахмурился князь. – Как же! Судился у меня со своим лакеем. Вздорный человек. Хотя и лакей ему под стать… Так он умер? При каких обстоятельствах?

– Его зарезали в собственной квартире.

– Да что вы говорите! – Эристов весь как-то вытянулся. – И кто это сделал?

– Ищем, – пожал плечами Лыков.

– Дела… Позвольте, однако, убедиться в ваших полномочиях.

Судья тщательно изучил полицейский билет Алексея и остался им недоволен.

– Чиновник особых поручений Департамента полиции. При чем тут ваш департамент? Убийство должно дознавать сыскное отделение градоначальства.

– Так бы и случилось, если бы не придворное звание погибшего, – пояснил Лыков.

– Ну и что? Придворные живут по каким-то особым законам?

– С недавнего времени принято негласное решение: дела, где замешаны знатные фамилии или крупные сановники, передавать к нам.

– Это незаконно!

– Да что вы говорите?! – разозлился сыщик; кудахтанье князя стало уже его раздражать. – Мы полиция, и они полиция. И все подчиняемся судебному следователю. Какая вам разница?

– Опять одно и то же… – запустил пятерню в седую бороду Эристов. – Я знаю, государь не любит нас, судей. За нашу независимость, за несменяемость. За то, что он не может нам приказать. Вот еще одно подтверждение этому.

– Ну почему? Когда я соберу улики и поймаю убийцу, судить его станут на Литейном. В открытом судебном процессе. Я веду только дознание.

Но Эристов все не сдавался:

– С каких это пор Дашевский стал крупным сановником?

– Он состоял в должности церемониймейстера. Поэтому мое расследование волей-неволей будет касаться придворных сфер.

– Теперь понятно! – саркастически хмыкнул князь. – Вот почему признано удобным вести его негласно! Мало ли что обнаружится. А потом и убийцу так же втихую накажете? Августейшим повелением?

– Это вопрос не ко мне. Однако, если хотите знать мое мнение, так не будет. А будет обычный суд. Но довольно уже спорить. Зря вы видите здесь политику. Помогите лучше мне разобраться; мы теряем время.

– Чего уж там… Спрашивайте. Что вас интересует?

Лыков подобрался, глаза его сделались как два сверла.

– В процессе Дашевского с лакеем Петровым было что-нибудь странное? Говорят, тот менял свои показания.

Эристов задумался.

– Столько дел… Каждый день по три-четыре заседания! Дайте вспомнить. Дашевский, Дашевский…

Он взял со стола папку и стал ее листать.

– Ага! Нашел!

– Бумаги нашли или обстоятельства дела вспомнили?

– Обстоятельства. Повторюсь, оба они – и истец, и ответчик – были какие-то нелепые. Заскорузлые. Петров просто тупица, а Дашевский… Знаете, есть такой сорт людей – мелкие выжиги. Смошенничать, соврать, кляузу подать…

– Понятно. А что с показаниями Петрова? Он будто бы признал свою вину в разбитии чайной пары. Но потом неожиданно ловко отказался.

– Да-да-да! И вот что я вспоминаю: на втором заседании, когда я уже собирался вынести решение в пользу истца, ответчик вдруг сделал заявление. Виновным он себя теперь не признавал, а валил все на ломовой обоз, что проходил в тот момент под окнами. Чайники-де и упали от сотрясения дома. А поставил их близко к краю сам хозяин. К нему пришла гостья, Дашевский отослал лакея «погулять», вот в его отсутствие падение и случилось.

– Гостья… Имя ее не звучало?