Убийство церемониймейстера

– Да, сам, по глупости. Викентий Леонидович потом при мне чуть не волосы рвал на голове, когда мы встретились с ним на большом выходе в Зимнем дворце. Вышли на лестницу покурить, и он рассказал кое-что. О том, как предложил Марии Евдокимовне руку и сердце, а Устин Обезьянович его перебил.

– Чем же?

– А он к своим руке и сердцу добавил еще и звание церемониймейстера. Принес ей письмо за подписью министра Двора, что именно его выбрали. Видать, для вдовы сие имело большое значение! Вот она Викентия Леонидыча и побоку…

– Что еще рассказал Лерхе?

– О! Там целый анекдот! Он вызвал обидчика на дуэль, но тот отказался. Дуэли ведь запрещены законом. Устин грозился пожаловаться в полицию! Что Лерхе его преследует и угрожает.

– И действительно обратился? Или только пуганул?

– Мне это неизвестно. Знаю лишь, что Викентий Леонидович все же отвесил Устину пощечину. Но даже после этого Дашевский драться не стал. А князю Долгорукову, когда тот спросил, правда ли это, сказал, что нет, никто его не бил. Вот же бесчестный человек! Его должны были рано или поздно зарезать!

– А как выглядит Мария Евдокимовна? Рост, цвет волос и глаз, особые приметы… Может быть, родинки или оспины на лице?

– Никаких оспин у нее нет, – вступился за даму титулярный советник. – Как выглядит? Красиво выглядит! Ростом с меня, волосы светло-русые, глаза… глаза, кажется, зеленые. Но может быть, и карие.

– Так зеленые или карие?

– Да не помню я! Один раз всего ее видел, тогда снег на улицах лежал. А сейчас июнь.

– Ладно. Что еще помните?

Дуткин задумался и стал похож на бегемотика. С дурацкими усами.

– Ну…

– Где живет Мария Евдокимовна, не звучало в разговоре?

– Нет. Вспомнил! – Дуткин радостно хлопнул себя по ляжкам. – Вспомнил важное! Устин стал прямо в опере говорить о богатстве вдовы, о том, что у нее двадцать тысяч дохода. Остались от первого мужа, от его дела.

– И что?

– А она ответила: какое там дело, так, пустяки, сдаю лабазы в Мокрушах.

Лабазы в Мокрушах! Это торговое место возле Пенькового буяна было из числа старейших в Петербурге. Аренда складов там должна стоить хороших денег. Теперь веселую вдову легко обнаружат… Лыков обрадовался, но не подал виду. Нужно было дожимать толстяка.

– Господин Дуткин, – начал он строгим голосом. – Вы понимаете, что история с займом покойному ставит вас в положение подозреваемого?

Финансист весь сжался и стал словно бы меньше.

– Да. Если б я знал… Дурень, вот же дурень!

– Я настоятельно советую вам ничего не утаивать.

– Ничего не утаил, все-все рассказал!

– Хорошо. Я верю вам. Вы человек умный и опытный, сами себе вредить не станете. Идите. И будьте готовы к тому, что следующая наша встреча будет уже не беседой, а официальным разговором.

На другой день Лыков опять вызвал Арабаджева.

– Василий Михайлович, прошу вас разъяснить некоторые неясные для меня моменты, – начал он. – В восемьдесят четвертом году вы подали прошение о поступлении на коронную службу в наше министерство. Так?

Коллежский асессор подтвердил.

– Но как вы могли выйти из Новороссийского университета кандидатом права?

– А почему же не мог? – удивился Арабаджев.

– Потому что эта ученая степень была отменена за год до того.

– В самом деле? Странно…

– Очень странно, Василий Михайлович. Что скажете в объяснение?

– М-м… Давно дело было…

– Вспомните, пожалуйста, иначе мне придется посылать запрос в Одессу.

Что-то мелькнуло в лице бакинца, но он мгновенно овладел собой:

– Да уже вспомнил! Меня же после окончания курса оставили профессорским стипендиатом[29] при кафедре обычного права. За успехи в учебе. И я стал готовить магистерскую диссертацию. Решил, так сказать, пойти по ученой стезе. Написать ее я написал, а вот защищать передумал.

– Почему?

– Сложный вопрос, Алексей Николаевич, – серьезно ответил Арабаджев. – Видите ли, во мне тогда произошел внутренний разлад. Причина банальная: неразделенная любовь. Старо, как мир… Я влюбился, сделал предложение – и получил отказ.

– Кто она была?

– Дочь полковника из штаба округа. Но не хочется ворошить ту историю, она слишком интимна.

– Хорошо, я не буду спрашивать лишнего. Вы решили уехать из города?

– Да. Порвать все старые связи и отправиться туда, где меня никто не знает. Еще я принял православие. По тем же причинам.

– В каком смысле?

– Ну, вследствие духовного переворота.

– А! Понятно. Но что же с кандидатом права?

– Когда я отказался защищать магистерскую диссертацию, мне оформили прежнюю, кандидатскую. Так и получилось, что я вышел из университета с той ученой степенью, которая год как уже была отменена. И этот же год оказался потерянным для службы.

Объяснение было правдоподобным, и говорил Василий Михайлович убедительно. Грустная улыбка, печаль в глазах… Голос его дрогнул, когда он вспомнил давнюю историю. Скорее всего, его старая вера явилась одной из причин отказа барышни. Арабаджев почувствовал, что он человек второго сорта для главной нации. А тут еще мать умерла, и некого стало стесняться…