Убийство Уильяма Норвичского. Происхождение кровавого навета в средневековой Европе

После смерти Уильяма в Норвиче не было зафиксировано настоящих нападений на евреев. Томас Монмутский пишет об истреблении или рассеянии евреев и о «растущем позоре подобного преступления», но его основной пример – убийство Дельсаля, так что неясно, действительно ли бунты и изгнания имели место, и если да, то когда они произошли[404]. Как и в других обстоятельствах, Томас Монмутский, вероятно, преувеличивал, отталкиваясь от единственного примера. Нет никаких свидетельств того, что «рассеяние», которое упоминает Томас, обозначает нечто большее, чем тяготы военного времени, естественные превратности жизни и добровольное рассредоточение общины по мере того, как восстанавливали мир и возникали новые возможности для ведения дел[405]. Гражданская война и Второй крестовый поход закончились. Вот-вот должна была начаться эпоха, которую назвали «золотым веком английских евреев»[406].

Монахи и епископ вскоре поняли, какое сокровище оказалось у них в руках в виде истории подмастерья Уильяма, и начали приукрашивать и развивать ее. Они приняли близко к сердцу то, на что указали им сами евреи: именно они сумели создать святого, когда христианам это не удалось. Вымысел расцвечивал факты, а факты придавали достоверность вымыслу. И вскоре утверждения епископа Уильяма и Томаса Монмутского станут основой архетипического повествования о ритуальном убийстве.

Ил. 7. Норвичский собор, центр культа Уильяма из Норвича, поддерживаемого епископом Тарбом и монахами монастыря

Глава 4 Как создавали святого

История судебного процесса, в котором участвовали рыцарь, епископ и банкир, могла закончиться, едва начавшись. Импровизация епископа сыграла свою роль: королевские судьи отвергли обвинение в убийстве, и рыцарь был свободен. Евреям, как это часто случалось в Средние века, некуда было больше обращаться в поисках правосудия. Одни предпочли уехать из Норвича и расселились по Восточной Англии и далее на север. Другие остались. Они решили, что худшее уже позади, что впереди их ждут лучшие времена. Норвич был их домом, хорошей базой для торговой и интеллектуальной деятельности. Нет никаких свидетельств того, что евреи Норвича после суда каким-то образом пострадали, хотя Томас Монмутский утверждает: некоторые немедленно получили по заслугам за свое преступление, и отдельные современные авторы полагают, будто в Норвиче произошел погром[407].

Процесс породил представление о том, что убийство евреями христианского мальчика было делом коллективным. Но вскоре стало ясно: оправдание, придуманное епископом для рыцаря, могло послужить не только судебной защите. Если евреи убили Уильяма из ненависти к его вере (odium fidei), то тогда он – мученик[408]. Томас и остальные монахи представили требуемые подробности. Поощряемые епископом Тарбом, норвичские монахи попытались извлечь свою выгоду из того внимания, которое привлек к останкам Уильяма суд над рыцарем, превратив владение мощами в священное предприятие и своего рода религиозный бренд, которого не постыдился бы и крупный город, и они занялись этим со всем пылом и рвением. Они подробно расцветили происшедшее, разработали персонажей, создали нарратив, включив поминовение о нем в ткань монастырской жизни, и предложили жаждущим корпус чудес и все, что полагалось для почитания нового святого. Их трогательный и памятный рассказ объяснял природу мученичества Уильяма и статус его останков и повышал значение местных личностей, знакомых мест и конкретных предметов, чтобы привлечь внимание людей там, где и без того уже было достаточно святых. Они провели официальную церемонию перенесения останков Уильяма в собор, раздали второстепенные реликвии, чтобы об этой истории стало известно как можно шире, заказали одному из братии «Житие», нашли и зафиксировали чудеса и составили целое повествование, которое и описывало, и создавало культ мученика. Монахи Норвича питали самые радужные надежды, поскольку другие епископы и монашеские общины добились немалого успеха, действуя сходным образом. Они распространяли почитание Уильяма так же, как вели бы любую другую успешную кампанию по сбору средств.

Когда Томас писал «Житие», ставший ему родным Норвич мог похвалиться всеми чертами преуспевающего англо-норманнского города, кроме одной. В городе были собор и рынок; он обладал древним наследием, а также разнообразной и динамичной экономикой. Но у него не имелось святого покровителя. Собор, освященный в честь Святой Троицы, мог похвастаться мощами многих святых и мучеников, но ни один из них не нашел здесь своего последнего пристанища, своего вечного обиталища, а ведь именно владение их останками нерушимо связывало город с тем или иным святым[409].