Убийство в 'Долине царей'

-- Зачем вы так часто ездите по Армянскому переулку?

Он не ответил. Или не нашелся. Я тоже замолчал. Только когда Опрелин затормозил у милиции, я посмотрел на него вопросительно и сказал:

-- Ну что, пойдем?

-- Куда? -- испугался он.

-- Как куда? в КПЗ.

-- Я же на работе.

-- Работа -- не волк... -- сказал я. -- Ладно, еще раз пораскинь мозгами, как себя вести, я тебя повесткой вызову, -и хлопнул дверцей...

Квочкина я встретил в дежурной части.

-- Примешь пятьдесят капель? -- спросил он, пока мы поднимались в кабинет.

-- Рано еще, -- попытался я сопротивляться.

Он неожиданно согласился:

-- Тебе рано, а мне уже поздно.

Видимо, Квочкин насмотрелся американских боевиков, где выпивают раз десять по ходу фильма, и решил вести себя соответственно, чтобы стать лихим парнем.

В кабинете я протянул ему пятитысячную бумажку.

-- Что это? -- не понял он.

-- Навыдов дал взятку, чтобы я от него отвязался.

-- Кто такой? -- спросил Квочкин.

Я объяснил.

-- А-а, это хорошо. Ерунда, а приятно, потому что с неба, -- сказал он и сунул купюру в кобуру.

Совершенно непонятно, что он будет доставать при аресте бандитов. Тем более денег у них все равно больше.

-- Тут еще такое дело, -- сказал я, -- Размахаева, экс-любовница Шекельграббера, хочет меня нанять. Якобы ее утомил некий югославский подданный по фамилии Терентьевич. Проходу не дает простой советской шлюхе, обещает жениться при случае.

-- Это уже интересно, -- решил Квочкин. -- Они в тебя поверили.

-- То есть?

-- То есть поверили, что ты всерьез можешь выйти на убийцу, и морочат тебе голову, -- объяснил Квочкин. -- Вот что: денег ты у нее не бери, скажи, мол, есть данные о невиновности Терентьевича, а женихов пусть сама разгоняет. Будет настаивать -- отключим газ. Нет, перекроем кислород, -- и захохотал.

-- Может, все-таки намекнешь, кто тут действующие лица? -спросил я.

-- Намекаю: сиди до первого апреля дома, выключив телефон, а второго позвони мне пораньше и поезжай к Поглощаеву за деньгами.

-- Осталось три дня, -- сказал я.

-- Вот и ладушки.

-- Приказ понял, -- я поднялся.

-- Кстати, -- на прощание сказал Квочкин, -- приехала жена Шекельграббера, я дал ей ключи от его квартиры. Это я сообщаю для информации, а не для того, чтоб ты мучил бедную женщину допросами...

Я вышел из отделения милиции в расстроенных чувствах. Кому приятно ощущать себя болваном? Только на углу вспомнил, что забыл пожаловаться на несправедливый штраф. Но черт с ним. Все равно платить не буду. В повестке написано, что в случае неуплаты взыщут по месту работы. Бог в помощь! Взыскивайте!

До вечера я решил посидеть дома в тишине и спокойствии и зашел в магазин, чтобы купить каких-нибудь продуктов из наличного ассортимента. В голове почему-то гулял стишок Михалкова "Ищут пожарные, ищет милиция"... Непонятно, с чего вдруг вспомнил? Там вроде искали героя, а не убийцу. Там герой был приметный: плечистый и крепкий, в футболке и кепке и еще со значком ГТО. Полгорода его искало, но так много героев тогда расплодилось, что один, конкретный, как сквозь землю провалился. Теперь убийц и потенциальных убийц больше, чем героев тогда. Но самое смешное, что этих убийц никто и не ищет. Хватают мелочь на бытовой почве, а чуть что серьезное -- ищут, где самим спрятаться. Се ля постсоветская ви!.. Исходя из этого, можно заключить, что с мафией Шекельграббер не был связан, иначе бы Квочкин закрыл его дело для собственной безопасности. Это упрощает поиски... А если Шекельграббер все-таки был связан с мафией и поэтому Квочкин прикрылся мною?..

Едва разогрел какое-то подобие котлет, кашей расползшихся по сковороде, едва открыл банку сока, как в дверь позвонили. Я почему-то опять открыл без всяких предосторожностей. На пороге стоял мужчина.

-- Я -- Терентьевич, -- объявил он.

-- Хоть Петрович, -- ответил я.

-- Нет, я все-таки Терентьевич.

-- Вы мне не интересны.

-- Но я хочу объясниться.

-- Вы уже объяснились пару дней назад.

-- Это не совсем то, что я хотел сказать.

-- Конечно, вы сделали без слов. Ладно, заходите, -смирился я. -- Котлеты есть будете?

-- Нет, спасибо.

-- Вы знаете, что в русском доме нельзя отказываться от "Демьяновой ухи"?

-- Хорошо, -- согласился он. -- Покушаю. Немного.

Мы сели за стол.

-- Выпьете? -- спросил я, хотя знал, что в доме нет ни капли.

-- Не пью.

Я испытывал какое-то злорадное удовольствие, когда кормил Терентьевича котлетами из плесневелого хлеба и протухших жил. Он-то привык к другой кухне. Теперь пусть знает, во что обходится аборигенам растаскивание России -- банановой республики мирового сообщества в недалеком будущем.

-- Я люблю Марину, -- сказал он, расправившись с котлетой. Вероятно, только эта мысль и удержала его от рвоты.

"Мне вас жаль", -- хотел сказать я, но передумал.

Вместо этого я сказал:

-- Любовь -- святое и тонкое чувство, а вы отстаиваете ее кулаками. Причем чужими.