Убийство в Леттер-Энде. Приют пилигрима

Джуди не понадобилось много времени, чтобы взять себя в руки. Были моменты, когда Лона вела себя как настоящая сиделка – практичная, здравомыслящая, надежная и уверенная в себе, но бывали моменты, когда она вдруг теряла душевные силы и искала опоры в других. Джуди не испытывала особой симпатии к таким приставалам, но прогнать их можно было только грубостью, а грубить Джуди не умела органически.

Лона пустилась в многословные объяснения по поводу своей чувствительности в отношении преступлений и полиции и зашла в них уже довольно далеко, прежде чем Джуди решилась сказать:

– Знаете, не вы одна оказались в трудном положении. В конце концов, мы обе на работе. Лучше пойдите к мисс Джанетте и предупредите ее об обыске.

Если она думала этим спровоцировать мисс Дэй, то была сильно разочарована. Лона испустила тяжкий вздох и в поисках сочувствия заглянула в глаза Джуди.

– Не знаю, что она скажет мне в ответ. Я бы с удовольствием поменялась с вами ролями, моя дорогая.

Джуди спустилась по лестнице и достала все, что необходимо для уборки, из шкафа в ванной. Полицейские закончили обыск в комнате Роджера Пилгрима, и ее надо было убрать до обеда. Натирка пола успокоит ей нервы и избавит от вида полицейских, так как комната Роджера находится в другом крыле. Чем дальше от Фрэнка Эббота, тем лучше. Опустившись на четвереньки, она принялась натирать пол.

Выйдя из кухни, Альфред Роббинс направился к лестнице, чтобы подняться к себе. Он был бледен. Это была та особая бледность, которая скрывает бушующий внутри огонь. Он едва успел поставить ногу на нижнюю ступеньку, когда услышал, как хлопнула дверь, ведущая в сад, и в короткий поперечный коридор, соединявший вход с нижней площадкой лестницы, вошла мисс Колумба. Она шла тяжело, словно на ее плечи давил непомерный груз. Затем уселась на скамейку, стоявшую рядом с дверью под вешалкой, и позвала Роббинса. Собственно, он ждал, что она его окликнет.

– Снимите с меня сапоги, я сама с этим не справлюсь.

Роббинс знал, чем все это закончится, в тот момент, когда услышал стук входной двери. Он нацепил на лицо благожелательную улыбку и поспешил к мисс Колумбе. Но, подойдя к ней, он увидел, что леди никуда не торопится. Она просто сидела на скамейке, откинувшись к стене и утонув плечами в висевших на крючках пальто и плащах. Роббинс стоял и ждал, подавляя нетерпение, которое росло в нем, как на дрожжах.

Помолчав, мисс Колумба заговорила:

– Господи, я так устала! – Сделав паузу, она продолжила: – Как же хорошо быть овощем. Некоторым людям это удается. У них чувств столько же, сколько у капусты. Чувства ужасно давят. Лучше не иметь их вовсе.

Роббинс стоял рядом, потупив голову, и все его существо соглашалось с мисс Колумбой. Нетерпение уже захлестывало его. Когда оно стало невыносимым, Роббинс опустился на одно колено и сказал:

– Вы хотели, чтобы я снял с вас сапоги.

Но заставить мисс Колумбу спешить было невозможно, и Роббинсу следовало бы это знать. Она сама распоряжалась своим временем. Такова была мисс Колли – это было ее время, а не ваше, что бы вы при этом ни чувствовали.

Она сидела и смотрела на него. Роббинс был готов кричать от этого молчаливого ожидания. Наконец мисс Колумба открыла рот:

– Вы давно работаете у нас, Альфред?

Она нечасто называла его так.

– Тридцать лет, – ответил он.

– Это очень долго.

Сделав еще одну паузу, она сказала:

– Жаль, что мы не можем вернуться назад, но мы не можем. – Она выставила вперед ногу. – Снимите сапог, он, кажется, весит целую тонну.

Когда мисс Колумба наконец переобулась в домашние туфли, стоявшие под скамейкой, Роббинс подумал, что может уйти, но он горько ошибся. Оказывается, в утренней комнате заело шпингалет, и Джуди Элиот не смогла его открыть. Роббинсу следовало пойти туда и разобраться со шпингалетом, пока о нем не забыли.

Роббинс попытался уклониться:

– В утренней комнате мистер Джером с мисс Лесли.

– Ему пора отдыхать. Я пойду и выпровожу его оттуда, а вы займетесь шпингалетом.

До мисс Колумбы никогда бы не дошло, что эти двое в утренней комнате могли сказать друг другу что-то новое к тому моменту, когда она явилась туда. Лесли и Джером были знакомы сорок лет, а за это время можно сказать друг другу все. Она вошла в комнату без предупреждения, и, возможно, ее первоначальное убеждение сильно бы поколебалось, если бы у нее была более легкая походка. Однако даже в домашних туфлях мисс Колумба шагала так тяжело, что Лесли успела отнять у Джерома руку, которую тот покрывал поцелуями, и оказаться у камина, возле которого она остановилась, глядя на огонь и надеясь, что отблески пламени помогут объяснить румянец, заливавший ее щеки. Лесли охватило такое счастье, что ей казалось, что его отсвет виден всем окружающим, но она пока была не готова делиться с ними своими чувствами. Это были их с Джеромом чувства, которые никого в мире больше не касались, особенно теперь, когда в доме творились зловещие и немыслимые события.

Роббинс сразу направился к окну, а мисс Колумба, дружески кивнув Лесли, принялась выговаривать Джерому, что он должен сейчас же идти к себе.