Убийство в музее восковых фигур

— Это случилось двадцать лет тому назад. С той поры моя техника значительно улучшилась. Сейчас во всей Франции едва ли сыщется хоть один, кто… Впрочем, оставим эту тему. С какой целью вы осчастливили мой дом? — Он разразился громким и неприятным смехом. — Неужели ваша фантазия родила против меня какие-то подозрения?

Слова Галана были явным вызовом. После них повисло долгое молчание; первым его нарушил Шомон. Обойдя стол, он возник в свете камина, какое-то мгновение капитан чувствовал себя неуверенно, но, поборов себя, спросил с неожиданной горячностью:

— Эй вы, взгляните-ка сюда… за кого вы, собственно, себя принимаете?

— Ну, это как взглянуть, — спокойно ответил Галан; он не рассердился, не возмутился, казалось, он просто забавляется. — Если обратиться к языку поэтов, то мсье Бенколен, без сомнения, назвал бы меня «властелином ночных шакалов, принцем тайного мира, верховным жрецом демонологии»… — Шомон в недоумении уставился на Галана. Тот рассмеялся. — Париж — ты мир подполья, — продолжал он с насмешливым пафосом, — какие жертвы приносились во имя тебя! Мсье Бенколен — живое воплощение буржуа с душой автора бульварных романов. Мсье заглядывает в вонючие кафе, куда набиваются рабочий люд и туристы. Он видит в них мрачные ночные создания, полные греха и наркотиков и жаждущие крови. Подполье! Чушь, идиотская идея!

За этими словами, прерываемыми смешками и подмигиванием, по всей видимости, стоял давний незаконченный спор двух смертельных врагов. Воздух в комнате был насыщен ненавистью такой же реальной и физически осязаемой, как тепло камина. Но было видно также, что между врагами высилась огромная стена, которую Галан не мог разрушить, а был способен лишь слегка поцарапать, источая ненависть.

— Капитан Шомон хочет знать, кто вы такой, — сказал Бенколен. — Я позволю себе немного рассказать. Начнем с того, что вы имеете степень доктора философии. Вы — единственный француз, когда-либо возглавлявший кафедру английской литературы в Оксфорде.

— На это пока нечего возразить.

— Но антисоциальность была вам присуща с самого начала. Вы ненавидели мир и все человечество. Ну и, кроме того, вы полагали, что ваше жалованье не соответствует масштабам выдающейся личности.

— И это я охотно признаю.

— Несомненно, — задумчиво произнес Бенколен, — нам следует оценивать поступки этого человека исходя из его своеобразного менталитета. Перед нами чрезвычайно одаренная личность, которая поглощала книгу за книгой, том за томом до тех пор, пока разум ее не надломился под грузом мудрости. В результате мы имеем перед собой склонное к самоанализу злобное существо, захваченное своими химерами. Галан видит мир как средоточие зла, где все моральные Ценности не что иное, как притворство и лицемерие. Если у вас репутация честного человека — это значит, что вы законченный жулик, так считает наш друг. Если женщина слывет добродетельной, то она наверняка шлюха. Чтобы утвердить себя в этих воззрениях (а это не что иное, как воззрение, порожденное помутненным сознанием извращенного идеалиста), он начинает копаться в прошлом своих друзей. При этом важно учесть, что он вхож в круг лиц, именуемых высшим обществом.

Лицо Галана превратилось в неподвижную маску ярости. Интересно: когда он краснел, то вся краска, видимо, концентрировалась на носу, и чудовищный хобот становился темно-багровым. Но Галан сидел не двигаясь, в упор глядя на Бенколена и любовно поглаживая кошку.

— Итак, он открывает кампанию против этого так называемого приличного общества, — продолжал детектив. — Он начинает своего рода шантаж или, скорее, супершантаж без всяких правил чести. Галан нанимал соглядатаев, составлял досье и гигантские каталоги с системой взаимных отсылок. Письма, фотографии, счета отелей, ресторанов (или их фотокопии) тщательно индексировались и хранились в идеальном порядке, ожидая своей очереди. Он вел военные действия только против лучших людей страны, находил в их прошлом мелкие грешки и оплошности, подбирал документацию и терпеливо выжидал нужного момента. Женщина собирается выйти замуж, некто баллотируется на выборах, кто-то получает перспективную должность… Вот здесь и возникает наш друг. Не думаю, что главным его мотивом были деньги. Бесспорно, Галан высасывал из своих жертв фантастические суммы, но его подлинная страсть — уничтожение репутации, сокрушение идола. Он наслаждался своей властью. «Ах, ты полагаешь, что достиг славы? Так посмотри, как я уничтожаю тебя! Ты полагаешь, что можешь добиться успеха? Что ж, попытайся!» Стремление вершить судьбы людей — вот подлинная страсть нашего друга. Только она приводит его в экстаз.

Шомон, словно под гипнозом, не сводя глаза с Галана, придвинул стул и уселся на его край. Бенколен продолжал:

— Вы представляете, господа, чувства человека, который, по его мнению, делит власть с самим сатаной. Взгляните на него. Он все станет отрицать, но на его лице можно прочитать тайное удовлетворение.