Убийство в музее восковых фигур

Наклонившись, я рассмотрел весьма красивое, но не слишком выразительное личико. На меня смотрела девушка лет девятнадцати-двадцати, с живым взглядом, полными губами и безвольным подбородком. В углу снимка стоял знак модной студии. Шомон смотрел на мягкие серые и черные тона фото с таким видом, будто оно обжигало ему глаза. Когда Огюстен закончил созерцание, Шомон протянул руку, взял снимок и положил его на стол изображением вниз. Сам он наклонился вперед, лицо его попало в полосу света. Загорелое, обветренное песчаными бурями, оно оставалось неподвижным, однако в глубине глаз полыхало яростное пламя.

— Думайте как следует, мсье. Прошу вас. Это моя невеста.

— Понятия не имею, — ответил Огюстен. Его глаза уменьшились. — Надеюсь, вы не вообразили, что я…

— Видели ли вы ее раньше? — стоял на своем Бенколен.

— В чем дело?! Объясните же наконец, мсье, — взорвался Огюстен. — Вы все так уставились на меня, словно я… Что вам надо? Вы спрашиваете о фотографии. Да, лицо мне знакомо — я помню все виденные мной лица. У меня привычка изучать физиономии всех посетителей, чтобы «схватить» выражение, — он взмахнул тощей ручкой, — тонкости мимики живых людей и воплотить свои наблюдения в воске. Вы понимаете?

На этом он выдохся и сделал паузу. Видимо, в каждом из нас мсье Огюстен тоже видел свою модель: его пальцы двигались так, словно под ними находился податливый воск. Восстановив силы, старец продолжал:

— Я не понимаю, что происходит. Почему меня пригласили в такое место? Я не причинил зла ни единому человеку и хочу лишь одного — чтобы меня оставили в покое.

— Девушку на фотографии зовут мадемуазель Одетта Дюшен, — не сдавался Бенколен. — Она дочь покойного члена кабинета министров. Но сейчас девушка мертва. Живой в последний раз ее видели входящей в «Огюстен-музей». Из него она не выходила.

Старик провел по лицу дрожащей ладошкой, прикрыл глаза и жалостно проскрипел:

— Мсье, я честно прожил свою жизнь и не понимаю, что вы хотите сказать.

— Она убита, — спокойно ответил Бенколен. — Ее тело сегодня днем выудили из Сены.

Шомон, глядя в упор через стол на старика, добавил:

— Вся в кровоподтеках: жестоко избита. Смерть наступила от ножевого ранения.

От этих слов Огюстен дернулся, как от удара штыком, и забормотал:

— Но ведь не думаете же вы, что я мог…

— Если бы я так думал, — Шомон неожиданно улыбнулся, — то собственноручно придушил бы вас. Пока мы просто хотим все выяснить. Насколько мне известно, это не первый случай такого рода. Мсье Бенколен говорит, что примерно шесть месяцев тому назад другая девушка вошла в музей и…

— Но тогда меня не мучили вопросами!

— Не было необходимости, — вмешался Бенколен. — Музей был не единственным местом, куда она заходила в тот день. Вы, мсье, были для нас вне всяких подозрений; кроме того, девица так и не была обнаружена. Не исключено, что она просто надумала сбежать. Большинство исчезновений, кстати, — это лишь банальное желание скрыться.

Несмотря на то что Огюстен был отчаянно испуган, он все же заставил себя спокойно взглянуть в глаза полицейскому.

— Но почему, — спросил он, — почему мсье так уверен, что, войдя в музей, девушка позже не покинула его?

— На это я смогу ответить, — сказал Шомон. — Мы были помолвлены. Сейчас я нахожусь в отпуске. Помолвка состоялась год назад. За год, что мы не виделись, моя невеста изменилась до неузнаваемости. Но эта сторона дела никого не касается. Мадемуазель Дюшен должна была вчера встретиться за чашкой чаю в «Павильоне Дофин» с мадемуазель Мартель — своей подругой — и со мной. Но она повела себя, скажем так, необычно. В четыре часа дня моя невеста звонит по телефону и, не объясняя причин, отменяет встречу. Я, в свою очередь, связался с мадемуазель Мартель, и оказалось, что она получила точно такое же известие. Я понял, что случилось нечто неординарное, и срочно направился к дому мадемуазель Дюшен. Когда я прибыл на место, она садилась в такси. Я остановил другую машину и последовал за ней.

— Неужели вы начали слежку?

Шомон стиснул зубы, на скулах у него заиграли желваки.

— Я не намерен оправдываться. У жениха есть определенные права… Меня особенно удивило, что мадемуазель Дюшен направилась именно в этот район города. Порядочной девушке неприлично появляться здесь даже в дневное время… Короче, она отпустила такси у входа в музей. Это меня весьма озадачило, потому что я не замечал в своей невесте интереса к восковым фигурам. Я не знал, как поступить: последовать за ней или остаться ждать на улице, ведь, в конце концов, у меня же есть чувство собственного достоинства.

Перед нами был человек, умевший владеть собой, человек, отлитый по той аскетической форме, которую Франция уготовила для своих солдат-джентльменов. Обращенный в нашу сторону взгляд категорически исключал возможность каких-либо комментариев сказанного.