Когда на подъезде к Версалю экипаж медленно продвигался по лесу Фос Репоз, непогода окончательно разъярилась: стеной хлынул холодный осенний дождь, сопровождаемый шквалистыми порывами ветра; обнажив землю, ветер вколачивал в нее крупные тяжелые капли. Завороженный зрелищем разбушевавшейся природы, Николя не отрывал взор от окна. Неожиданно взгляд его упал на предмет, брошенный на обочине дороги. Из-за струившегося по стеклу дождя очертания его расплывались, и он не сразу разобрал, что это человек. Стукнув в переднюю стенку кузова, он велел кучеру остановиться; тот послушался, экипаж вильнул в сторону, колеса прокрутились по грязи и остановились; раздались окрики и конское ржание. Выскочив под дождь, он увидел лежащую на земле женщину; она была без сознания. Склонившись над бедняжкой, он взял ее на руки и бегом вернулся к карете. Неожиданная ноша оказалась легкой как пушинка; одним движением он закинул ее на сиденье. Закрыв дверцу, он сел и вгляделся в бледное тонкое лицо, обрамленное длинными каштановыми кудрями, разметавшимися по корсажу. От девушки исходил запах вербены, который не сумели перебить ни резкие запахи осени, ни горьковатый аромат мокрой земли и листьев. Достав носовой платок, он вытер ее исцарапанные гравием руки. Встрепенувшись, она застонала и, прижавшись к нему, уткнулась губами в его подбородок. Он вспомнил Мушетту, чьи прикосновения отличались такой же нежностью. Постепенно девушка пришла в себя, лицо ее порозовело. Открыв глаза, оказавшиеся серыми с синими крапинками, она с нескрываемым любопытством посмотрела на него и, поправив на груди кружевную косынку, высвободилась из его объятий.
— Сударь, я в смущении. Что со мной случилось?
Николя разжал объятия и аккуратно усадил ее на скамью.
Теперь, когда он окончательно разглядел ее, он решил, что ей немногим более двадцати.
— Сударыня, увидев, как вы упали, я велел кучеру остановиться, выскочил из кареты и оказал вам помощь.
Она улыбнулась, и он убедился, что у нее ослепительная улыбка.
— Кого я должна благодарить, господин спаситель?
— Николя Ле Флок, комиссар Шатле.
Он мог бы и не называть своей должности, но, как показывал опыт, умолчание быстро влекло за собой неприятности.
— О! — с нескрываемым интересом произнесла она. — Наш дорогой Ранрей!
Николя помрачнел. Любого, кто без предупреждения вторгался на его личную территорию, он воспринимал как непрошеного гостя. Это прозвище он расценивал как своего рода нить, соединявшую его с королевской семьей. Покойный король и его фаворитки, дочери покойного короля и король нынешний называли его так, когда хотели оказать ему уважение. Девушка искоса смотрела на него. Заметила ли она его раздражение? Накрутив на палец локоны, она принялась выжимать из них воду, тотчас закапавшую ей на платье.
— У нас есть общий друг, господин де Лаборд, — объяснила она. — Его жена — моя ближайшая подруга. Он не устает восторгаться вами. Он поет вам хвалы и, похоже, готов переложить их на музыку!..
Чуть-чуть приподнявшись, она изобразила некое подобие реверанса и произнесла:
— Эме д'Арране, к вашим услугам.
Он с облегчением вздохнул. Раздражение исчезло, уступив место блаженной легкости. Девушка устроилась в уголке экипажа. Воцарилась тишина. Он чувствовал исходящую от неожиданной попутчицы беззаботность и нежность и не уставал ею восхищаться. Он ощущал себя помолодевшим.
— А что вы искали при такой грозе?
— Сударь, вы задаете нескромные вопросы. Но я окажусь неблагодарной, если не удовлетворю ваше любопытство…
Она открыла висевшую у нее на поясе сумочку.
— Я собирала каштаны, и меня застала гроза.
— В такую рань?
Она скорчила недовольную гримаску.
— Однако, вы назойливы! Я вышла ранним утром и, отвечая на ваш вопрос, господин комиссар, признаюсь, что сначала я намеревалась искать грибы. Разве вы не знаете, что грибы лучше всего собирать ранним утром, пока роса не сошла?
Рассуждения о дарах осени вели в тупик, и он решил сам завершить разговор. Похоже, его собеседница моложе, нежели он предположил. Но тогда откуда взялись эта уверенность, умение владеть собой, очарование, собранность движений, легкость в общении… Он наслаждался, не думая о том, куда его может завести столь неожиданное знакомство. Давно, с печально памятного концерта в доме Бальбастра
[25], он не испытывал подобного чувства. На него нахлынули воспоминания о Жюли де Ластерье, пленительные и горькие одновременно.— Сударь, отчего вы вдруг замолчали? — спросила девушка. — О! Из-за меня вы теперь весь мокрый!
Он настолько растерялся, что когда она вытащила из рукава кружевной платочек и, отжав его, легким, словно ласкательным, движением отерла ему лоб, он с трудом удержался, чтобы не взять ее за руку.
— Мадемуазель, к чему столько забот… Куда я могу вас отвезти? Дождь усилился.
Она снова улыбнулась.