Пока я читал, Пуаро не спускал с меня глаз.
— Очень по-английски, правда? — с гордостью спросил он. — Я больше похож на англичанина, когда пишу, чем когда разговариваю.
— Отлично сделано! — с жаром воскликнул я. — Здесь все как на ладони.
— М-да! — произнес он задумчиво и отобрал у меня листки. — Причем особенно бросается в глаза одно имя — Чарлз Вайз. У него самые блестящие возможности. Мы предоставили ему целых два мотива, на выбор. Будь это скачки, мы бы поставили на него, n'est-ce pas?
— Да, он, конечно, выглядит наиболее подозрительным.
— Но вы бы выбрали того, кто выглядит наименее подозрительным. И это, конечно, оттого, что вы прочли слишком много детективных романов. В реальной жизни в девяти случаях из десяти наиболее подозрительным выглядит сам преступник.
— Но разве мы имеем дело с одним из таких случаев?
— Здесь есть одно лишь обстоятельство, которое свидетельствует об обратном, — дерзость преступления. Это мне бросилось в глаза с самого начала, и я понял: так вести себя может лишь тот, чья цель не очевидна для окружающих.
— Да, вы сперва так говорили.
— И сейчас так говорю.
Внезапно он скомкал исписанные листки и бросил их на пол.
— Нет, — возразил он в ответ на мое протестующее восклицание — Этот список нам ничего не дает. Он, правда, помог мне привести в порядок мои мысли. Последовательность и метод. Стадия первая: точно и аккуратно расположить все факты. Далее следует…
— Что?
— Психологическая стадия. Здесь надо пошевелить мозгами. А знаете, Гастингс, ложитесь-ка спать.
— Ни в коем случае, — ответил я. — Пока вы не ляжете, я буду с вами.
— Какая преданность! Но воля ваша, Гастингс, не будете же вы помогать мне думать. А я хочу заняться именно этим.
Я покачал головой.
— А вдруг вам захочется обсудить со мной какой-нибудь вопрос?
— Верно, верно… вы настоящий друг. Но, Бога ради, сядьте хотя бы в это кресло.
На это предложение я согласился. Вскоре комната поплыла и провалилась. Последняя картина, которая сохранилась в моей памяти: Пуаро, аккуратно складывающий скомканные листки бумаги в мусорную корзинку.
Глава 10
Тайна Ник
Проснулся я уже при свете дня. Пуаро сидел на прежнем месте. И поза его была все та же, только выражение лица переменилось и глаза отливали кошачьим зеленым блеском. Мне хорошо было известно это выражение. Я с усилием распрямился и почувствовал, что весь одеревенел. Людям моего возраста не следует спать в креслах. Одно было хорошо: я пробудился не в блаженном состоянии дремотной лени, а бодрым, со свежей головой.
— Пуаро! — воскликнул я. — Вы что-то придумали.
Он кивнул и, наклонившись вперед, похлопал рукой по столу.
— А ну-ка, ответьте мне на три вопроса, Гастингс. Почему мадемуазель Ник плохо спала в последнее время? Зачем она купила черное платье, если она никогда не носит черного? Почему она сказала вчера: «Мне теперь незачем жить»?
Я оторопел. На мой взгляд, все это не имело никакого отношения к делу.
— Ну, отвечайте же, отвечайте, Гастингс.
— Э… э, что касается первого, она ведь сама говорила, что нервничает.
— Совершенно верно. А по какой причине?
— Черное платье… что ж… всякому хочется какой-то перемены.
— Для женатого человека вы плоховато разбираетесь в женской психологии. Если женщина думает, что какой-то цвет ей не к лицу, она ни за что не станет его носить.
— Ну, а последнее, ее слова… вполне естественны после такого страшного удара.
— Ни капли, mon ami. Если бы она была поражена ужасом, стала бы укорять себя в смерти двоюродной сестры — все это было бы вполне естественно. Но она ведь реагировала иначе. Она говорила о жизни, как о чем-то надоевшем, утратившем для нее цену. Прежде она не высказывала таких взглядов. Она держалась с вызовом — верно; бравировала — тоже верно; потом выдержка ей изменила, и она испугалась. Заметьте, испугалась, ибо дорожила жизнью и не хотела умирать. Но чтобы жизнь ей надоела? Нет. Еще перед обедом я не заметил ничего подобного. Произошел психологический с д в и г. И это очень любопытно, Гастингс. Что же могло так на нее повлиять?
— Потрясение, вызванное смертью кузины.
— Ой ли? Оно, конечно, развязало ей язык. Однако перемена могла наступить и раньше. Что же еще могло ее вызвать?
— Ума не приложу.
— А вы подумайте. Пошевелите мозгами.
— Право же…
— Когда, по-вашему, мы с вами наблюдали ее в последний раз?
— Пожалуй, за обедом.
— Вот именно. Потом мы видели лишь, как она встречала гостей, занимала их разговором — словом, играла вполне официальную роль. А что было в конце обеда?
— Она пошла звонить, — вспомнил я, подумав.
— Ну, слава Богу! Вот наконец-то. Она пошла звонить и долго отсутствовала. Не меньше двадцати минут. Для телефонного разговора совсем немало. С кем она говорила? О чем? Был ли это действительно телефонный разговор? Нам с вами просто необходимо выяснить, что произошло за эти двадцать минут. Ибо я убежден, что именно здесь находится ключ к разгадке.
— Да полно вам!