Головин, не отрывая подбородка от кулаков, повернул голову в сторону Петра, остро посмотрел на него своими колючими зелеными глазами, сжал губы, из-за чего усы сразу встали дыбом, вытянул их трубочкой (усы тут же мирно полегли), скривил нижнюю, закусил верхнюю — все эти гримасы красноречиво говорили, о напряженной работе мысли.
— Вы хотите меня о чем-то спросить? — поинтересовался Петр, заворожено наблюдая за движением губ майора.
— Хочу, — ответил тот, закончив свою мимическую пантомиму кривой улыбкой. — Почему Аня от вас шарахнулась, как от чумы?
— Я сам не понял, — немного смущенно признался он. — Она была не в себе, обзывала меня убийцей, дралась… Ей либо что-то примерещилось с перепугу, либо она просто меня не узнала, и расценила мои действия (я пытался ее задержать), как угрозу своей личной безопасности…
— От вас убежала, а к Отрадову, почти незнакомому мужику, в машину села?
— Она не совсем села… Сергей ее буквально втащил — она бежала, не разбирая дороги, могла под машину попасть, пришлось применить силу.
— Аня сейчас у него?
— В его загородном доме.
— У него и тут домик имеется? — скривился Головин. — Во дает, старикан! В столице бывает не больше двух раз в год, в гостинице что ли остановиться не может? — Майор почесал желтым от никотина указательным пальцем кустистую бровь. — Зачем он приперся в Москву в этот раз, не знаете?
— Сказал, на похороны…
— Врет. Он вылетел в Москву утром, а ее только убили днем…
Петр покосился на Головина, сначала ему показалось, что неприязнь майора вызвана банальной завистью бедного молодца к богатому старцу, но теперь он думал иначе — Отрадов не нравился Стасу, не как человеку, а как следователю, следователь Головин Отрадову не доверял и, видимо, имел на этот причины.
— К чему вы клоните, Станислав Павлович? — спросил Петр, отрывая взгляд от лица майора, он заметил, что тот не любит, когда на него пристально смотрят.
— Мне, знаете что, покоя не дает? — майор поерзал на сидении. — Зачем он вчера за вами увязался? На кой ему Аня понадобилась?
— Он сказал мне, что давно хотел познакомиться поближе, спросил ее адрес, когда я ему сказал, что собираюсь ее навестить, то он попросил взять его с собой…
— Зачем ему знакомиться с ней? — горячился Головин. — Я не понимаю!
— А почему нет? Они дважды встречались: один раз на кладбище, второй в моей конторе, но даже не были друг другу представлены…
— Чего ж он так долго ждал? Прошел почти месяц с их первой встречи…
— Может, не было времени, — предположил Петр.
— Времени у него вагон! Сидит в Москве, как баклан, домой не едет. Раньше, говорят, больше трех дней в столице не выдерживал, сбегал к своим любимым Балтийским берегам, а теперь не выгонишь!
— И вы считаете, что сей факт доказывает его причастность к убийствам? — не без иронии заметил Петр.
— Этот факт мне кажется подозрительным, — поправил Головин. — Но еще более подозрительно то, что он решил нанести Ане визит вежливости именно в тот день, когда на ее жизнь было совершено покушение… — Майор прикрыл глаза, и загадочно посмотрел на Петра из-под опущенных ресниц. — Мне приходит в голову вот какая мысль: уж не для того ли он приехал, чтобы удостовериться в том, что девушка действительно умерла? Да еще свидетеля с собой приволок, — Стас ткнул в него большим пальцем, — чтоб не самому милицию вызвать…
Петр хотел возразить, не возразил. До него только что дошел смысл сказанного Головиным, и он с ужасом понял, что майор может быть прав.
Аня стояла у окна и смотрела на утопающий в снегу парк. В Москве уже чувствовалось приближение весны: сугробы осели, посерели, местами подтаяли, превратившись в обширные лужи, тут же, за городом, еще во всю хозяйничала зима — снег белый, искрящийся, на лапах елей пышные муфты а на рябиновых гроздьях тонкий слой инея. Картину торжества матушки-зимы портила только влажно поблескивающая голым асфальтом дорога (она тянулась от крыльца до ворот высокого забора, и терялась в перелеске), с черными горками комковатого снега вдоль обочины.
Анна отошла от окна, прилегла на кровать, укрывшись одеялом. В комнате было прохладно, очевидно, дом был нежилым, отопление на всю мощность включили недавно, и он не успел прогреться. Этот красивый двухэтажный особняк вообще производил впечатление запущенного обиталища, потому что, мебель в нем давно не выбивалась, ручки не чистились, портьеры не стирались (от них чуть пахло пылью), а из кухонных шкафов уже год не выбрасывались просроченные продукты. Можно только поражаться тому, что человек отвалил огромные деньжищи за дом, в котором не живет. Ладно бы хоть сдавал (она вот сдала свою халупу), так нет, держит особняк запертым. Странные люди, эти богатые…
От нечего делать Аня взяла в руки бабусину книгу. Открыла. В метро она прочла две первые страницы, но сейчас, убей, не могла вспомнить, о чем там было написано. Значит, будем начинать заново, — решила Аня и углубилась в чтение.