Убийство в субботу утром

— Какой именно была тема лекции?

— Вопросы морали и соблюдения закона, — последовал краткий ответ. — Иначе говоря, вечный камень преткновения всех психотерапевтов со времен зарождения профессии. Классическая дилемма. Должен ли терапевт хранить секреты пациента даже в том случае, если имеет место нарушение закона? Речь идет не о преступлениях типа убийства или ограбления, а, к примеру, о вопросах профессиональной этики. Скажем, информация, полученная во время терапевтических сеансов или попавшая к руководителю от подопечного. Однако не вижу смысла гадать. В сумке, которую вы видели рядом с ее стулом в Институте, вы найдете текст лекции и сможете сами ее прочитать.

— Как раз в этом и проблема, — сказал Михаэль. — Там ничего не нашли: ни лекции, ни бумаг, не было даже ключей — только обычные дамские вещи, личные документы и немного денег.

Впервые Хильдесхаймер показался инспектору растерянным старым человеком, который перестал понимать, что происходит вокруг. Но это продолжалось не более секунды, затем он пришел в себя и попросил инспектора Охайона любезно рассказать ему, что произошло.

Весь день — фактически с того момента, как Михаэль зашел в конференц-зал, где собрался ученый совет, — специальная команда прочесывала Институт в поисках всего, что напоминало бы лекционные записи. Он сам тщательно обыскал сумку, как только полицейский хирург закончил свой осмотр. К обыску подключились все, в том числе люди из лаборатории и отдела опознания по уголовным делам.

— У меня есть подробный список содержимого сумки, — начал Михаэль, но доктор досадливо отмахнулся:

— Да, я понял, но другая копия должна найтись в кабинете у нее дома. Я точно знаю, что у нее есть дома еще одна копия — она обещала отдать ее мне, просто на сохранение.

Михаэль Охайон посмотрел на часы — было одиннадцать. Дул сильный ветер, перекрывая шум дождя. Он встал, профессор поднялся одновременно с ним и спросил, поедет ли инспектор в дом Евы Нейдорф прямо сейчас. Михаэль уловил намек и спросил, желает ли доктор поехать с ним, упомянув вскользь про поздний час и плохую погоду, но Хильдесхаймер отмел эти отговорки движением руки:

— Как мне кажется, я и так прожил более чем достаточно. Да и в любом случае, сегодня ночью мне не заснуть.

С этими словами он проводил Михаэля к вешалке в углу длинного холла, снял с нее тяжелое зимнее пальто и надел на себя. В доме было темно и тихо. Они молча вышли. На улице было очень холодно. Михаэлю, просидевшему все это время, не снимая куртки, ветер показался пронизывающе ледяным, и он был рад укрыться от него в полицейском «рено».

Он включил рацию — она откликнулась тотчас. Управление пыталось ему что-то сообщить усталым женским голосом; он терпеливо слушал. Все его искали, и все уверяли, что это срочно.

— О’кей; передайте, что я освобожусь позже. И скажите моей команде, что я занят важными вещами.

Управление вздохнуло: «Будет сделано».

Хильдесхаймер сидел рядом с ним, погруженный в свои мысли, и Михаэлю пришлось дважды переспрашивать, прежде чем старик кивнул и продиктовал ему адрес Евы Нейдорф — тот же адрес, который Михаэль видел на ее удостоверении личности в той самой сумке, которую он перерыл утром.

Это была маленькая улочка в Немецкой слободе. Почти всегда, проезжая по улице Эмек-Рефаим, Михаэль размышлял о немецких рыцарях возрожденного ордена тамплиеров, основавших это поселение в 1878 году. Как возвышенны были их надежды на возрождение… На углу и теперь виднелись руины мукомольной мельницы — уцелевший символ сих надежд.

Михаэль аккуратно провел «рено» по узеньким аллеям, припарковался, открыл дверцу для Хильдесхаймера и помог ему выбраться из маленькой машины. Вдвоем они прошли через узкие ворота и дальше по дорожке к главному входу; доктор чуть отступил, чтобы Михаэль смог открыть тяжелую деревянную дверь.

Михаэль перепробовал все ключи — сначала при свете уличного фонаря, а потом с помощью спичек, которые Хильдесхаймер жег одну за другой, пока не опустел коробок. Рука его была поразительно тверда. В конце концов им обоим пришлось признать, что ключа от дома в связке не было. Гадать, куда он девался, они не стали.

Михаэль отошел к машине и вернулся через несколько секунд с каким-то острым предметом в руке. Пробормотав что-то насчет благоприобретенных на дорогах жизни талантов, он приступил к делу. Хильдесхаймер снова жег спички — Михаэль принес из машины еще один коробок, — и через десять минут они переступили порог дома Евы Нейдорф.

Михаэль закрыл дверь.

В ярком свете, освещающем парадный холл, он увидел бледное лицо и мрачно поджатые губы профессора и мгновенно понял: их опередили.

5

Прислонившись к открытой двери в приемную в другом крыле дома, Михаэль размышлял о заигранной, покрытой царапинами пластинке с кларнетным квинтетом Брамса, оставленной на вертушке открытого проигрывателя.