Убийство в субботу утром

— Хорошо-хорошо, прошу прошения; перестань, наконец, на все обижаться, — примирительно сказал Баум и быстро добавил: — Но машин на самом деле очень много. Сходи посмотри. — Разговаривая с Хедвой, он одновременно сражался с большой порцией слипшихся макарон, смешанных с чем-то вроде кетчупа, и так называемым «пирожком с рыбой». Все это он отправлял в желудок, изо всех сил стараясь не чувствовать вкуса. Одолеть еще и десерт у него не хватило сил. Он вышел из столовой, миновал пост охраны и после секундного колебания вышел на улицу, окунувшись в лучи солнечного света.

Дорога отсюда просматривалась до вершины подъема. Баум вернулся к будке охранника рядом с воротами и с тревогой спросил:

— Послушайте, вы видели все эти полицейские машины? Что-нибудь случилось?

Охранник, пожилой пенсионер, который не покидал свой каменный скворечник все утро, не считая одного обхода вокруг вверенной территории, стоя в дверях, изрек:

— Как же, доктор Баум. Вот уже несколько часов я их все время вижу из окна, но я ни у кого ничего не спрашивал.

Баум опять вышел за ворота, поравнялся с Институтом, пересек узкую улицу и обратился к полицейскому, стоящему рядом с патрульной машиной:

— Простите, пожалуйста, случилось что-нибудь?

Полицейский предложил Бауму идти своей дорогой. Только после того, как тот представился и объяснил, что является дежурным врачом в больнице по соседству, в чем страж порядка, если ему не верит, может убедиться, спросив у охранника в двух шагах отсюда, полицейский смягчился и сообщил:

— Произошел несчастный случай.

Баум собрался расспросить о подробностях, но каменное лицо полицейского яснее ясного давало понять, что больше он не скажет ни слова.

Баум вернулся к больнице. Рядом с будкой он остановился, попросил телефонную книгу, отыскал номер Института и нетерпеливо его набрал. Услышав сигнал «занято», он побежал обратно вверх по улице и остановился напротив зеленых ворот, рядом с которыми стояла группа людей. Он знал их всех; некоторые учились с ним в медицинском колледже, с другими он работал в психиатрических клиниках.

Он узнал Голда, с которым вместе готовился к квалификационным экзаменам и который теперь работал в психиатрическом отделении больницы Хадасса: Голд как раз выбрался из патрульной машины и облокотился о стену, лицо его было пепельно-серым. Он увидел прекрасную Дину Сильвер, с которой познакомился, когда она была еще начинающим психологом в Маргоа. Он живо вспомнил свои попытки ее соблазнить, и как все они закончились ничем. Наряженная в голубое пушистое пальто Дина была все так же хороша — что ж, красивую женщину следует не желать, а созерцать.

Он узнал и Джо Линдера, о котором был немало наслышан. Помнится, одна женщина-коллега говорила о нем: «Единственный привлекательный мужчина в Институте, к тому же блестящий диагност».

Рядом с ними стояли неизвестные Бауму три человека и громко задавали вопросы. Потный толстяк с микрофоном кричал, обращаясь к Дине Сильвер: «Только имя — это все, о чем я спрашиваю. Что тут такого ужасного?» Дина не удостаивала его вниманием, и он настырно повторял свой вопрос, пока Линдер не оттащил его в сторону за рукав с резкими словами, которых Баум не разобрал. Толстяк отступил и встал рядом с патрульной машиной.

Баум подошел к Голду и спросил:

— Что здесь происходит?

Голд, имевший гораздо более бледный вид, чем перед последним экзаменом, взял Баума под руку и увлек вниз, в направлении больницы, по дороге пересказывая утренние события. Баум слушал и только повторял на разные лады довольно бессмысленные восклицания вроде «не может быть!». Голд завершил рассказ, помянув недобрым словом репортеров, которые ошиваются вокруг в поисках информации.

— Как жуки-навозники, питаются любым подвернувшимся дерьмом, — с ненавистью заключил он. Затем пожалел пациентов Нейдорф, вспомнил, что и сам ее пациент, и умолк.

Баум опять воскликнул:

— Кто бы мог подумать! В Институте! Боже правый! И не кого-нибудь, а Еву Нейдорф!

Голд не отвечал. Потом с ошеломленным видом сообщил, что только что вернулся из полицейского участка на Русском подворье, где ему пришлось давать показания.

— Меня допрашивали целую вечность, — добавил он жалобным голосом.

Баум прослушал несколько лекций Нейдорф, которая долгое время работала в больнице и до сих пор была консультантом в клинике. Ее окружало всеобщее благоговение. Сам он всегда отзывался о Нейдорф с величайшим почтением, хотя в глубине души подсмеивался над тем, что у нее полностью отсутствовало чувство юмора.

Он посочувствовал Голду — тот и вправду был на себя не похож — и пригласил к себе в кабинет на чашечку кофе. Голд согласился, сам не зная почему. Обычно он чувствовал себя не очень уютно в обществе Баума, не понимал его шуток, после выпуска даже избегал встреч с ним, но сейчас безвольно пошел в его кабинет, бормоча, что вообще-то должен ехать домой.