Убийство в субботу утром

Они молча курили, сидя бок о бок спиной к улице возле ограды Али не переставал озираться в перерывах между затяжками. Тубол глубоко вздыхал, время от времени по его маленькому телу пробегала дрожь, но постепенно он успокоился. Расслабленно опустил сгорбленные плечи, вытянул вперед ноги. Если не делать резких движений, подумал Али, Тубол так и будет сидеть рядом.

После второй сигареты с лица Тубола исчезла подозрительность, сменившись обычным «стеклянным» выражением. Али повернул голову и еще раз посмотрел на улицу за оградой, где оживление постепенно сошло на нет. Медленно, стараясь не беспокоить душевнобольного, Али как бы случайно коснулся рукой земли. На свои пальцы он даже не смотрел, но не спускал глаз с Тубола, который сосредоточенно курил сигарету и мутноватым взглядом следил за движениями руки садовника.

Как только пистолет был извлечен, Али вытащил руку из земли, не переставая следить за Туболом. Внезапно тот, к полному изумлению садовника, вскочил, с нечленораздельным возгласом бросился к пистолету и вцепился в него железной хваткой; его глаза возбужденно блестели. Затихнув, он заткнул пистолет за резинку пижамных штанов и глянул на Али с выражением одновременно триумфа и страха, как ребенок, которому в руки попалось ценное сокровище и который боится, что его отнимут.

Садовник, уже готовившийся потратить кучу усилий на улещивание и уговоры, не верил неожиданно свалившейся удаче. Быстро постучав по наручным часам, показывающим десять тридцать, он произнес слово «чай», затем поднялся и поспешил в сторону здания. Тубол последовал за ним, потом затрусил в направлении четвертого мужского корпуса и исчез в просторном холле.

Али вернулся в сад, опустился на землю у самого дальнего куста, облегченно вздохнул и закурил. Даже если Тубол вдруг решит нарушить молчание, даже если впадет в буйство — никто не свяжет пистолет с арабом-садовником. Только встав, чтобы продолжить работу, Али увидел первую полицейскую машину, направлявшуюся вниз по улице. Он затаил дыхание, но машина покатила с горы в сопровождении двух патрульных автомобилей, которые свернули на боковую улицу напротив больницы.

Вид патрульных машин вверг его в настоящую панику, но он постарался уговорить себя, что нет никакой связи между машинами и револьвером и между всем этим вместе и им самим. Али изо всех сил сопротивлялся обуревавшему его желанию бросить все и убежать домой в лагерь, потому что ощущал, насколько важно вести себя как ни в чем не бывало. Он продолжал работать, делая вид, что происходящее на улице, за оградой, не имеет к нему ни малейшего отношения, и постепенно удалился в глубину сада, к зацветающим фруктовым деревьям.

Сестра Двора отметила, что Тубол находится в состоянии крайнего возбуждения. Он лежал, свернувшись на постели в позе эмбриона и не вынимая руки из кармана штанов, глаза светились странным блеском, которого она никогда раньше не замечала. Она подошла к нему и тоном, который доктор Баум прилюдно обозвал «голосом детсадовской воспитательницы», заявила, что было бы очень хорошо, если бы он, Тубол, прямо сейчас подошел к столу. Там, около входа в палату, стоит чай с пирогом. «Специальный субботний пирог», — добавила она тем же бодрым отработанным голосом.

Тубол не отреагировал и даже не обратил в ее сторону взгляда, не отрывавшегося от некой точки на противоположной стене. Когда она повторила приглашение, он подозрительно на нее посмотрел — и натянул на голову шерстяное одеяло. Сестра Двора сдалась и вышла из комнаты.

После чая она отправилась в кабинет дежурного врача.

В эту субботу дежурила Хедва. Сестре Дворе Хедва нравилась, но консультироваться с ней по профессиональным вопросам она не собиралась. Она прекрасно знала, что старший дежурный по вызову, доктор Баум, будет в больнице весь день, потому что, когда Хедва дежурила по субботам, она всегда просила Баума помочь ей; если же их графики не совпадали, она маялась и изнемогала под бременем ответственности. Разумеется, официально Двору об этом в известность никто не ставил, но в больнице ничего не утаишь. В данном случае, хоть Двора не одобряла доктора Баума (он смущал пациентов, переворачивал все вверх дном), она решила предпочесть его профессиональный опыт советам Хедвы.

Баум сидел в кресле, водрузив ноги на кофейный столик. Едва завидев Двору, он воскликнул:

— Кто к нам пришел! Зашли немножко передохнуть? Как насчет чашечки кофе?

— Слыхали? — Двора обратилась к невидимой аудитории. — Зашла передохнуть! Как же!

— Так что же вы хотите?

— Чего хочу? — переспросила Двора, занятая своими мыслями.

— Итак, мы даже уже не знаем, чего хотим. — Баум рассмеялся, проведя пальцем по своим шикарным усам. — Хорошие дела, доложу я вам. Многообещающее начало. Так в чем же дело?

Сестра Двора не покраснела и, намеренно не замечая усмешки, отчеканила:

— Я пришла сообщить вам, что с Туболом что-то не в порядке. Мне кажется, у него опять начинается. Утром, когда он встал, все еще было в норме. Не знаю, что произошло с тех пор, но, по-моему, ему опять плохо.