Убийство в ЦРУ

— Хорошо. Харриет, я хочу, чтобы вы запомнили то, что я сейчас вам скажу. Этого вы не должны говорить никому, кроме того человека, который вам скажет: «Повис густой туман». Вы поняли?

— Да, — донесся словно из глубокого сна ее голос.

— Я хочу, чтобы вы запомнили: «Есть четыре человека. Двое из них хорошие, а двое плохие. Плохих зовут Билл и Салли». Вы поняли?

— Да.

— Когда я скажу, чтобы вы вышли из приятного расслабленного состояния, которым вы наслаждаетесь сейчас, вы запомните эту фразу и повторите ее только тому, кто скажет: «Повис густой туман».

— Да.

— Я начинаю считать в обратную сторону, от пяти до одного. Как только я скажу «один», вы откроете глаза и почувствуете, что вам очень хорошо, что вы очень спокойны. Готовы?

— Да.

— Пять — четыре — три — два — один.

Моргнув, женщина открыла глаза, безмятежная улыбка озарила ее лицо.

— Чувствуете себя хорошо? — спросил Уэйман.

— Да. Чувствую себя хорошо.

— Вы так спокойны на вид, так умиротворены, — сказал Толкер.

— А вы кто? — спросила женщина.

Толкер засмеялся.

— Вы же знаете, кто я такой. Я был представлен вам всего несколько минут назад.

— Да, помню. Доктор Джеймс.

— Правильно. И я спрашивал вас, какими вы находите четырех человек, о которых мы говорили.

Женщина глянула на Уэймана и нахмурилась.

— Вы же знаете, о ком я, — продолжал Толкер, — о тех четверых, которых мы обсуждали. Хотели узнать, кому мы можем доверять, а кому доверять не можем.

— Я ничего не понимаю, — сказала женщина.

— Конечно, не понимаете, — откликнулся Уэйман. Он обернулся к Толкеру и сказал: — Приступайте.

Толкер произнес:

— Харриет, повис густой туман.

Она закрыла глаза, открыла их и быстро-быстро заморгала.

— Харриет, вы меня слышали? Я сказал: повис густой туман.

Веки у нее продолжали трепетать. Глаза закатились далеко-далеко, задрожала рука. Она заговорила, прерывисто и принужденно:

— Есть… четыре человека. Двое из них хорошие, а… двое — плохие. Плохих зовут… Билл… и Салли.

— Превосходно! — воскликнул Уэйман. Он откинулся в кресле и взглянул на Толкера, ожидая похвалы. Толкер вернулся к столу и уселся на краешек.

Уэйман обратился к Харриет:

— Все прошло очень хорошо, Харриет. Теперь вы больше не в расслабленном состоянии. Можете открыть глаза. Вы очень хорошо поработали.

Толкер наблюдал, как женщина выходила из гипнотического состояния. Она тряхнула головой и потерла глаза.

— Что вы запомнили? — спросил ее Уэйман.

— Я помню… Мне было очень хорошо. Мне следовало еще что-нибудь запомнить, доктор. — Последние слова она произнесла тем же сердитым, насмешливым тоном, уже звучавшим в ее голосе.

— Нет-нет. — Уэйман поднялся и протянул женщине руку. — Будьте любезны, подождите в соседней комнате. Я недолго. Просто мне надо кое-что обсудить с коллегой.

Харриет поднялась, прошлась руками по телу, оправляя перед платья. Толкер разглядел, что она привлекательна, слегка полновата, зато откровенно чувственна, чего явно не привыкла скрывать. Выходя, она не сводила с него глаз, не таясь, увлекала за собой, пока не скрылась за дверью кабинета.

— Произвело впечатление? — спросил Уэйман. Он перебрался в свое кресло у стола и закурил сигарету.

— Да. Она хороша. Хоть я не уверен, что «пятерка».

— Я это на тестах проверил, — сказал Уэйман.

— Надо бы еще раз взглянуть. То, как она глаза закатывает, — тут «пять», но в отношении поворота глазного яблока — «пятерка» может и не получиться.

— Это имеет какое-нибудь практическое значение? — спросил Уэйман, вовсе не пытаясь скрывать свое удивление. — Вся эта затея с поисками круглой «пятерки» — скорее всего глупость, Джейсон.

— Не думаю. Сколько времени ты с ней работаешь?

Уэйман пожал плечами.

— Шесть месяцев, восемь месяцев. Она проститутка, точнее, была, классная, дорого ценилась.

— Девушка по вызову.

— Так пристойнее. Мы на нее случайно вышли. Один из наших контактов договорился с ней, чтобы она приводила мужчин на конспиративную квартиру. Я просмотрел несколько сеансов и понял, что увиденное в ней было куда интереснее того, как вели себя мужики, наглотавшиеся наркотиков. Я обратил на это внимание нашего контакта, и, когда она пришла в следующий раз, мы познакомились. На другой день я начал работать с ней.

— Она так охотно на это пошла?

— Она человек одаренный, любит внимание.

— И деньги?

— Мы ей платим сносно.

Толкер рассмеялся.

— Сейчас она впервые проходила тест?

Пришел черед Уэйману рассмеяться.

— Силы небесные, нет, конечно. Я начал внушать ей сообщения и отрабатывать процесс их воспроизведения в первый же месяц. Она ни разу не ошибалась.

— Мне нужно еще посмотреть.

— Сегодня?

— Нет. — Толкер подошел к окну, прикрытому тяжелой бежевой портьерой. Он пощупал ткань, обернулся и сказал: — Есть какой-то порок в использовании панельных дам, Билл.

— Почему?

— Панельные, они… Бог мой, уж одного-то им точно не хватает: им нельзя довериться.

Подошедший сзади Уэйман похлопал Толкера по спине.

— Джейсон, если бы основы чьей-либо морали служили критерием при отборе участников данного проекта, мы забросили бы его много лет назад. Коли на то пошло, нам пришлось бы и самих себя исключить.

— Говори только о себе, Билл.