Убийство в Уайт Прайор (ЛП)

   Глядя на лампу, стоявшую на столе Г.М., он попробовал вспомнить, когда впервые ощутил то зловещее напряжение, то беспокойство, которое столь явно ощущалось в этой компании совершенно не совместимых друг с другом людей. Снова духота. Нечто подобное барабанному ритму, вплетенному в музыку, в Кавалла клубе. Наверное, это случилось в люксе, занимаемом Тейт, в ночь прибытия Рейнджера. Старомодный номер в старом отеле, тяжелое сочетание греха и роскоши, и стеклянные призмы газовых фонарей, и бледные огни Пятой авеню за окнами. Знойная красота Тейт, под стать обстановке. Она была одета в желтое, и сидела в богато украшенном кресле под лампой. Бохан, в черно-белом выглядевший всегда более худощавым и высоким, производящий манипуляции с шейкером. Канифест, по-отечески наставительный и внушительный, что-то бесконечно говорящий со своей обычной размеренностью. Дочь Канифеста расположилась рядом с ним в кресле, которое казалось более глубоким, нежели другие; тихая, естественная, веснушчатая, Луиза была обычной девушкой, поступавшей во всем в соответствии с пожеланиями своего отца; ей был разрешен один-единственный коктейль. "Наши английские матери, воспитанные по-спартански, - гудел лорд Канифест, очевидно способный извлечь мораль из чего угодно, - ничего этого не знали. Ничего". И почти сразу же после этого раздался звонок внутреннего телефона.

   Джон Бохан - Беннетт попробовал объяснить это Г.М. - Джон Бохан выпрямился и собирался ответить. Он уже сделал движение, но Марсия Тейт опередила его; на лице ее появилась слабая нейтральная улыбка, ее волосы в свете лампы вместо черных казались коричневыми. Она сказала: "Очень хорошо", и когда повесила трубку, улыбка все еще оставалась на ее лице. Джон Бохан спросил, бесцветным голосом, кто это был. И почти сразу же получил ответ. Кто-то осторожно постучал снаружи в дверь номера и почти сразу же открыл ее, не дожидаясь разрешения войти. Это был маленький пухленький человечек, не выглядевший, однако, комичным, с гневно сжатыми губами и с двухдневной щетиной на лице. Не обращая никакого внимания на присутствующих, он спокойно произнес: "Что ты подразумеваешь, черт возьми, говоря, что уходишь от нас?". Марсия Тейт попросила разрешения представить Карла Рейнджера.

   - ...это случилось, - продолжал Беннетт, - почти три недели назад. И это было, в определенном смысле, началом всех событий. Но вот в чем вопрос.

   Он наклонился и уперся пальцем в стол Г.М.

   - Кто из нашей компании мог послать Марсии Тейт коробку отравленных конфет?

ГЛАВА ВТОРАЯ

Слабый яд

   - Кто-то из вашей компании, вот как? - задумчиво протянул Г.М. - Послал ей отравленные конфеты. Хорошо. Она их ела?

   - Это уже конец истории. Отравленные конфеты были посланы только вчера утром, а то, о чем я рассказывал, прибытие Марсии Тейт в Нью-Йорк, случилось почти месяц назад. Понимаете, я совершенно не ожидал, что мне придется отправиться в Англию; я никогда не думал, что вновь встречусь с этими людьми до возвращения в Вашингтон; и это притом, что ни с кем из них я не состою в приятельских отношениях. Проклятая атмосфера. Она преследует меня. Мне бы не хотелось, чтобы это прозвучало слишком субтильно...

   Г.М. фыркнул.

   - Гррм. Субтильно, - сказал он, - не более чем утверждение очевидной истины на языке, который никто не может понять. Нет ничего субтильного в попытке кого-нибудь отравить. Выпейте еще. Вы имели какие-нибудь дела с кем-нибудь из них, когда прибыли?

   То, что Беннетт попытался объяснить, представляло собой любопытную вещь: а именно, метаморфозу, происшедшую с Джоном Боханом. Не успел он вернуться в Вашингтон, как был послан с полным благих пожеланий от Вашингтона Вестминстеру письмом, в роли этакого кукольного дипломата. У кукольного дипломата не было работы; все, что он должен был делать, так это изрекать мудрые и правильные сентенции, подходящие к любому случаю, по любому поводу. Он должен был отплыть на "Беренгардии", серым ненастным днем, когда горизонт был затянут фиолетовой дымкой с местами пронзающими ее солнечными лучами, а ветер создавал в гавани ощутимое волнение. Он обратил внимание на не совсем обычные болтовню и суету на борту. Едва скрылись из глаз платочки в руках провожающих в конце пирса, как он лицом к лицу столкнулся с Марсией Тейт. На ней были очки с дымчатыми стеклами, - это означало, что она путешествует инкогнито, - она улыбалась и куталась в меха. По одну сторону от нее шествовал Бохан, по другую - Канифест. Лицо Канифеста было бледным, хотя плавание только началось. Он отправился в свою каюту обедать, и не вернулся. Рейнджер и Эмери редко покидали свои каюты, пока лайнер не оказался в одном дне пути от Саутгемптона.