Убийство в Угличе

Давай, брат Кухов, сначала. Наобум ведь не шли, знали: деньги есть. Стоп! — сказал себе Никита Иванович: а что, если убив старика и кухарку, они каким-то образом вызвали младше­го Шунаева в дом из его мучного лабаза? Риск ведь большой, в лавке труп, в доме труп, а тут надо ждать Василия, а ну как Се­мен приказчик вернется?

Или они знали, до какого времени его не будет, а лавку пос­ле убийства старика они изнутри закрыли, чтобы никто не вошел? Так как же они Василия вызвали? Надо в мучной лабаз идти спра­шивать! Может, кто что и знает. Но сперва Хряпина дожидаться, а в мучной лабаз я сейчас своего сыщика пошлю, что бывший гимназический надзиратель.

Позвав его к себе, Кухов дал задание, и стал ждать Хряпина. А пока занялся чтением протокола осмотра дома и лавки после совершения преступления. Его внимание привлекла запись: что в комнате, где был труп Василия Шунаева, на портьере на уров­не около двух аршин от пола замечены пятна крови.

—     Так, — выговорил Кухов, — вот мои догадки и подтверж­даются: убийца стоял за портьерой и поджидал сигнала, но кто же привел Василия, кто? А пятна остались, вероятно, от кроваво­го топора, который убийца держал наготове. Хорошо бы еще и топор найти, да где его найдешь, в доме, во дворе — нигде нет.

Вышли убийцы еще засветло, а приказчик прибежал в учас­ток, когда темнеть стала, значит, убийцы ушли сразу, все про­изошло от двенадцати до пяти вечера, а скорее, ближе к пяти, потому что сынишка бондаря видел Зайцевых перед обедом.

Они шли лавки... Хотя почему из лавки?! Зайцевы показа­ли, что в лавку не заходили, а только дверь дернули, а она — зак­рыта. Костька хотел у старика Шунаева три рубля попросить взаймы, хотя старик, может, и не дал бы. Закрыта лавка была, вот почему и ругались Зайцевы. Значит, убийцы были уже в доме и поджидали Василия.

Убив его и взяв деньги и серебро, ушли же час. Но как могли пройти люди средь бела дня с поклажей — непонятно. Что, никто и не видел? А может, что и видели, надо еще раз схо­дить и поспрашивать.

Наконец пришел Хряпин, как и обещал, около полудня.

—      Как себя чувствуете, господин Хряпин? — спросил его следователь.

—    Да ничего, спасибо, по свежему воздуху прошел, а то за­сиделся дома-то,

—      Присаживайтесь, Фрол Данилыч, рассказывайте, что уда­лось узнать.

—    Пришел я сегодня в номера да и говорю Ефиму, давай-ка, Ефимушка, книгу посмотрим да наличность сочтем, надо бы Двор­нику да сторожу денег немного дать, наградить хоть по три руб­ля, люди пожилые и служат хорошо.

—    Надо, надо, говорю, неси книги, проверим, сосчитаем и те­бе пять рублей дам, за меня ты тут трудился эти дни.

—     Мне это не в тягость, — отвечает. Принес он книги, ста­ли мы с ним разбираться, я то про одного спрошу, то про дру­гого, а сам все запись про купца этого Заворыкина смотрю. Ви­жу — есть, прибыл семнадцатого, убыл двадцатого утром, де­нег взято за три дня. Спрашиваю — почему за три дня, когда два пробыл, ведь девятнадцатого утром уехал. Как бы после обеда, тогда день засчитался, а так — нет, не порядок, у нас лишнего не берут.

А он говорит: утром не рано было, а часов десять, ну я и поставил день-то, купец не ругался,, поворчал немного, но зап­латил. Ну я деньги пересчитал за все дни, что постояльцы запла­тили, выдал всем, что обещал, да и пошел было, а по пути из кух­ни Степка, мальчишка, помощник коридорного, бежит.

—     Стой — говорю, а ну, поди сюда, ты что же это, стервец, господам сапоги подаешь с опозданием? Кому, говорит, я с опоз­данием подаю?! купцу Заворыкину, что намедни уехал, хотел ехать часов в восемь, уехал в десять и все из-за тебя! Где тебя черти носили,, что гость без сапог сидел до десяти часов?!

Помилуйте, говорит, я этого купца и в глаза не видел. Как, говорю, не видел, из номера шестого он девятнадцатого уехал, купец солидный, а ты что же это?! «Так этого купца я с вечера не видывал, вечером же он уехал!» Восемнадцатого что ли? — спрашиваю. А я почем знаю, какого! А только я видел, что он вечером на телегу садился!

—     На какую телегу, — спрашиваю. А простая телега с ло­шадью, — отвечает. Ну, дурак, ясно, что не с коровой! С какой лошадью? Да темно было, лошадь и лошадь, вроде, гнедая. А ку­чер — что? — спрашиваю. А кучер в армяке да малахае был. Я не разглядел, отвечает. А купца-то разглядел! А, может, это и не он был!

Степка говорит: пальто на ём черное да сапоги были. А ли­цо-то видел? — спрашиваю. А на что мне разглядывать? Холод­но, чай, стоять-то! А тебя-то он видел? — спрашиваю. Нет, я ведь не с главного крыльца вышел, а из ворот сбоку глядел.

—    А чего вечером на улице шлялся? Да не шлялся, а вышел снега набрать, кухарка, вишь, угорела — так снегу-то ей на голо­ву надо было. Набрал снегу и домой.

Ну, ладно, вот тебе двугривенный, так что никому ни сло­ва — понял аль нет?! Понял? — Отвечает: не маленький! Ну смот­ри у меня! С тем я и к вам пришел.

—    Да, — покачал головой Кухов, — что-то неладно тут! На­до запрос на Улейму об купце подавать, хотя тут недалеко; по­жалуй, я урядника наряжу, скоро и вернется.