Убийство в Венеции

— Не совсем так, но вроде того. Дело в том, что у Андерса были доказательства того, что Гуннар блефовал, что он в большей или меньшей мере скопировал исследование об итальянском барокко и имел с ним в Упсале крупный успех. А когда совсем недавно Андерс читал лекции в Падуе, в местной библиотеке он случайно наткнулся на сам оригинал. Гуннар, конечно, рассчитывал, что риска нет — та диссертация была опубликована на итальянском совсем маленьким тиражом в конце XIX века и не распространялась за пределами университета. Автор ее умер от туберкулеза, никого из того поколения не осталось в живых, так что риск разоблачения был минимальным.

— Андерс собирался воспользоваться своим козырным тузом?

— Не знаю, но у Гуннара были все основания бояться, что такое может произойти.

— В таком случае Гуннар не будет одним из самых скорбящих на похоронах?

— Вот именно. Думаю, сегодня вечером он чувствует себя весьма довольным. Он да еще Свен Лундман.

ГЛАВА IX

Андерс фон Лаудерн с улыбкой смотрел на меня. У него было молодое, веселое лицо. Я поднял газету к глазам, чтобы получше рассмотреть его. На фотографии он был по меньшей мере лет на десять моложе. Года еще не оставили на его лице своей печати, вокруг глаз не успели появиться морщинки.

Заметка на странице семейной хроники коротко подводила итоги жизни Андерса фон Лаудерна: изучение истории искусств в Упсале и Италии; ассистент, затем доцент Упсальского университета, старший управляющий в Шведском музее. «Утонул в результате несчастного случая во время купания», — было сказано в заключение, как итог человеческой судьбы. Дело завершено, все красиво расставлено по своим местам, а папка аккуратно поставлена на полку. «Утонул в результате несчастного случая во время купания» — этим поставлена точка в жизни Андерса. Далее следовал некролог, несколько прощальных слов, подписанных Свеном Лундманом. Неброский некролог в память о хорошем друге и коллеге.

Свен Лундман был доволен, говорила Барбру Лунделиус. Во всяком случае, так она считала накануне вечером. Даже так: и Гуннар Нерман, и Свен Лундман были весьма довольны тем, что Андерс утонул. Однако, судя по написанному о нем Свеном Лундманом, это было не так. Профессор восхвалял и верность дружбы Андерса, и его чувство юмора, и работоспособность, и как он никогда не колебался оказать помощь другим, и как его ценили сотрудники, и какое огромное значение он имел для шведских исследований в области истории искусств. Потеря Андерса, «дорогого товарища и выдающегося деятеля культуры, которого нам посчастливилось встретить на жизненном пути, за что мы все испытываем к нему благодарность», будет невосполнимой как дома, так и за рубежом.

Впрочем, этого и следовало ожидать, того требовали обычаи. Об умерших — хорошо или ничего. Не так ли говаривали древние римляне? И когда директор одного из крупнейших музеев Швеции писал памятное слово, посвященное одному из своих самых близких сотрудников, он вряд ли мог выражаться иначе. Интересно, что написал бы Свен, дай ему возможность высказаться начистоту, без соблюдения правил приличия?

Я отложил газету на столик, стоявший на открытой террасе, где завтракал. Страницы семейной хроники всегда пленяли меня. На них с лютеранским пристрастием к порядку вся жизнь тщательно записывалась и учитывалась, как будто эти полосы редактировались в комиссии по социальным вопросам или в каком-нибудь министерстве. Единственное, чего еще не хватало, — так это персонального номера. Вечный цикл жизни, от рождения до смерти. Короткие заметки или вымученные стишки с хромающими рифмами типа «флаг поднимем выше крыш — народился наш малыш» сообщали о появлении на свет долгожданного ребенка. Весенними цветами распускались сообщения о помолвках, доводились до сведения и объявлялись обручения. С нечетких свадебных фотографий договаривающиеся стороны уверенно смотрели на читателя и в будущее. Статистическая истина, однако, утверждала, что каждый четвертый брак будет неудачным, но ведь как-то не задумываешься о статистике в тот момент, когда с органного балкона обрушивается марш Мендельсона. Кроме того, было похоже, что начался возврат к романтике — теперь почти все пары одеты в белые платья и фраки, судя по фотографиям. Службы проката переживают наверняка период расцвета. А вот снимки вступающих в брак попадаются гораздо реже. Затем следуют юбиляры с круглыми датами. Целые взводы пятидесяти-, шестидесяти- и других «летних» каждое утро маршировали под мой кофе, и я обычно развлекался поисками знакомых, порой находя людей, которых считал давно умершими. Старые преподаватели, бывшие коллеги моего отца — это было как привет из иных мест, иных времен. И наконец — окончательное подтверждение тому, что суета жизни пришла к успокоительному завершению.