Убийство в заброшенном подземелье

Он протянул коробку Скаю. Волшебник брезгливо глянул на вещицы покойных девушек, хранившиеся в грязной комнате Олкиндера, но все-таки решился и поднес коробку к носу. Как ни странно, въедливый запах красок и скипидара почти выветрился. Коробка пахла древесиной, лавандой, лимонником и какими-то еще знакомыми травками, назвать которые Скай пока не смог бы. В одном он был уверен точно: в шкафу Олкиндера пахло совсем иначе. Он передал коробку Данну. Дознаватель тоже понюхал.

— Что-то знакомое, но точно не скажу, что, — согласился он. — Но ведь коробка была плотно закрыта — может, поэтому и не провоняла?

— За долгие-долгие годы? — не поверил Скай. — Она должна была проскипидариться насквозь. И, кстати, она даже снаружи очень чистая. Никаких брызг краски, пятен, отпечатков грязных рук. А Олкиндер за чистотой не следил.

— А я не знаю этот запах, — признался Пит, возвращая коробку Нику. — Какие-то травки, но вроде бы незнакомые.

— Это травяная смесь от насекомых, — сказал Ник. — Но не самая распространенная. И я уверен, что совсем недавно уже чуял именно этот запах.

— В галерее? — предположил Данн.

— Нет, где-то в другом месте. Совсем не связанном с расследованием.

Ник виновато развел руками.

— Вспомню — скажу. Но на картины можно бы и снова посмотреть. Вдруг все-таки я что-то плохо запомнил?

На том и сошлись. Данн запер кабинетик, и они отправились в подвал. По пути дознаватель заглянул в другой кабинет, вызвал оттуда давешнего высокого бледного волшебника и отправил в Академию за кем-нибудь, способным опознать Олкиндера.

По пути Скай спохватился:

— Кстати, Данн, а по поводу семьи Ниара что-нибудь узнали?

Дознаватель уставился на волшебника с недоумением.

— Ниар… Ниар… а, это же тот парень, который обвинил тебя в отравлении своего приятеля, Линта? При чем тут он?

Скай, Пит и Ник многозначительно переглянулись.

— Я сказал господину Риссу, — пояснил волшебник, — что подвал, в котором нашли картины, вроде как принадлежал раньше прадеду Ниара. Господин Рисс обещал проверить, что там к чему.

Данн только руками развел.

В подвале Гильдии все оставалось точно так же, как и в прошлый раз. Скучал в коридоре охранник, мерцали светильники. Безмолвно рвались с картин призраки.

— Что с ними станет? — спросил Скай.

— Будем искать родственников, — пожал плечами Данн. — Кого опознают, тех можно будет упокоить. Сейчас, если Рисс решит объявить, что убийца установлен и мертв, дело перестанет быть секретным, можно будет привлекать общественность.

— А как же старые картины? Их ведь могут и не опознать, — спросил Ник.

— Не знаю, — вздохнул дознаватель. — Это будет решать начальство. И мое, и ваше. По мне — так лучше бы просто отпустить их всем скопом. Как-то это неправильно — продлевать их страдание, по сути, ради нашего любопытства. Ни у кого из старых призраков уже не осталось тех, кто лично мог их помнить и искать, что страшного в том, что мы не выясним их имена? Но начальство может решить иначе. Запечатывать призраков в предметы все еще не запрещено.

— Почему? — поинтересовался Ник.

— С этим вышла обычная дурацкая история, — объяснил Данн. — Запечатывание как техника появилось раньше, чем Изгнание. То есть для того, чтобы призрака упокоить, нужно сперва освободить его от связи с местом или человеком, к которому он привязался сам. Ну там, место смерти или любимая девушка…

— Знаю, — прервал Ник.

С призраками и их привычками у травника была долгая история отношений.

— При запечатывании в предмет связь со всем остальным рвется сама, и призрак перестает досаждать живым. Отлично же, правда? — невесело усмехнулся Данн, косясь на картины, будто его слова могли кого-то там обидеть. — До гуманности по отношению к немертвым волшебники дошли совсем недавно, от запечатывания повсеместно отказались, как только додумались до правильного способа окончательно упокоить привидение. Из чисто практических соображений: из предмета призрак может вырваться или быть выпущен. И тогда он, озверев в заточении, становится напрочь безумен и очень злобен.

— Так и почему же такую плохую для всех штуку не запретили? — переспросил Ник.

— Потому, что любые поправки в Кодекс — это долгие-долгие споры бородатых старцев, — пояснил Скай. — И затевать их ради и так не применяющейся техники никому не захотелось. У нас в Кодексе и прямого запрета на каннибализм нет, между прочим. Потому что убийство и так запрещено, а жрать покойника, умершего своей смертью, вменяемому человеку в голову не придет.

— А невменяемому? — передернулся Ник.

— А невменяемого в любом случае надо изолировать от общества и лечить, — ответил Данн. — Так что все предусмотрено.

— Не все, — хмуро сказал Ник. — Как же всякие там, хм… особые обстоятельства? Когда кто-то вынужден?

— В том-то и дело, — вздохнул Данн, — что если кто-то был вынужден жрать человечину, чтобы выжить, то он и сам потом из-за этого страдает. За что его еще и наказывать? Давайте-ка делать то, зачем мы сюда пришли, и убираться, а то мне тут не по себе.