Убийство Вампира Завоевателя

Соляная Крепость получила свое название благодаря расположению в горах восточной части Глаэи, печально известной своей неприступностью. Горы, окружавшие замок, были высокими, коварными, густыми и невероятно эффективными для того, чтобы держать чужаков на расстоянии. Даже если бы кому-то удалось обнаружить Крепость — что было бы нелегко, учитывая непревзойденную способность Арахессенов хранить секреты, — путешествие через горы пешком означало бы почти верную смерть. Горная цепь была настолько плотной, что даже самые редкие магические средства передвижения были невозможны на такое расстояние, да и опасны. Если только ваши координаты не были очень, очень точными, у вас был значительный шанс свалиться в ущелье. Что, собственно, и произошло однажды, около века назад, когда какой-то несчастный влюбленный колдун попытался проследить за объектом своей привязанности до самой Крепости.

Да, существовало множество практических причин, по которым Соляная Крепость была построена именно здесь, на месте слияния гор с морем, в изоляции от остального мира. Но ни одна из них не относилась к его эстетике.

И все же она была прекрасна.

Когда я впервые увидела ее в детстве, я никогда в жизни не чувствовала себя меньше, словно оказалась между двумя божественными царствами — горами с одной стороны и морем с другой, — огромными силами, которые превращали меня в ничтожество из плоти и костей. Это закрепило Арахессен в моем сознании как силу, превышающую совокупность ее членов — нечто большее, чем все мы. Разумеется, рассуждала я, Соляная Крепость — единственное, что может существовать здесь, на вершине этих двух миров.

Конечно, я уже не могла смотреть на этот вид так, как тогда. Не то чтобы я не видела его по-своему — не то чтобы я не переживала его по-прежнему, может быть, даже глубже, чем в тот день. Теперь я ощущала мир вокруг себя во всех смыслах, его присутствие окутывало меня со всех сторон. Каждая зазубренная плоскость скалистых утесов — серая, накат прибоя — зеленый, пыльная, сухая, щекочущая голени трава — тусклое золото.

Мне не о чем было скорбеть. Я приобрела больше, чем потеряла. Так бы я сказала любому, кто спросил бы меня.

Но втайне, в той части себя, которую я старалась не признавать, мне не хватало возможности увидеть это. Иногда, когда я приходила сюда, я пыталась вызвать в памяти это воспоминание — воспоминание о зрении, когда мне было десять лет.

— Ты отвлеклась, Силина, — сказала Зрячая Мать, и я наклонила голову вперед. Мы шли по каменистым тропинкам вдоль скал, плотно натягивая плащи от соленого ветра, который жалил щеки.

Она была права. Я была рассеяна.

— Я прошу прощения.

Я услышала теплую улыбку в ее голосе.

— Тебе не нужно извиняться. Вознесения — это сложно. И я знаю, что вознесение Раэт было особенно тяжелым для тебя.

Именно это я всегда ценила в Зрячей Матери, с самого детства. Она была грозной, властной, строгой — да. Но при этом она была доброй, теплой, присутствующей. Я так нуждалась в этом, когда встретила ее. Я и сейчас чувствую, что нуждаюсь в этом.

По этой причине я не стала пытаться ей лгать.

— Я боролась с этим, — призналась я.

— Раэт сейчас живее, чем когда-либо. Но я знаю, что ты это понимаешь.

— Да.

Вознесение, а не смерть. Никогда не смерть. Арахессены не верили в смерть, только в изменения. Как потеря глаз не означает потерю зрения, так и потеря сердцебиения не означает потерю жизни.

И все же трудно было не оплакивать того, кто существовал теперь только как воздух, земля и вода, в которых не было места ни воспоминаниям, ни мыслям, ни переживаниям, делающим человека человеком.

— Что тебя так беспокоит, Силина? — спросила Зрячая Мать.

Я не ответила, и она тихонько рассмеялась.

— Ты всегда была загадочной. Даже когда мы тебя нашли.

— Я… — Я тщательно подбирала слова. — Я чувствовала, что судьбы Раэты можно было избежать, и я ношу в себе горечь по этому поводу. Это мой груз, а не Аши.

— Дело не только в Раэт.

Я не ответил. Я не мог придумать, как это сделать, чтобы не показаться обиженным. Может, потому, что так оно и было.

— Имя Ткачихи, Силина, просто говори, что думаешь. — Зрячая Мать ласково потрепала меня по плечу, покачав головой. — Это не допрос.

— Я не люблю озвучивать мысли, которые этого не заслуживают.

— И я уверена, что Акаэи благодарна тебе за благочестие. Но не обижайся на меня.

Мои зубы заскрипели, как всегда, непроизвольно, когда я думала о выстреле, который был так близок к тому, чтобы сделать, но не сделала.

— Я мог бы покончить с этим тогда, — сказал я после долгого раздумья. — У меня был четкий выстрел в него. Я собирался выстрелить.

— Почему ты этого не выпустила стрелу?

Мне не нравилось, когда Зрячая Мать так поступала — задавала вопросы, на которые уже знала ответ, только для того, чтобы заставить нас произнести их вслух.

— Потому что Аша приказала мне вернуться.

— И поэтому ты действительно не вернулась?

Я сделала паузу и повернулась к ней. Зрячая Мать продолжала идти.

— Продолжай, — сказала она. — Почему Аша велела тебе вернуться?

— Она почувствовала, что у нас мало времени для бегства.