Убийство за четвёртой стеной

Спор напарниц прервал странный звук, будто бы кожаный мяч прокололся и из него начал выходить воздух. Девушки сначала не поняли, что именно издаёт этот звук. Они даже завертели головами в поисках источника шума. Так продолжалось, пока к свисту не прибавилось хныканье. Оксана ухмыльнулась. Видимо раскалывать своих жертв, доводя их до нервного срыва — это её новая фишка. Не то чтобы этим стоило гордится, но раньше у неё так и вовсе фишек не было. Так что, чем богаты, как говорится.

Сыщица медленно обернулась на Наталью Петровну, ожидая увидеть зарёванное лицо серийной убийцы, покрытое разводами туши и слёзами покаяния. Однако зрелище перед ней предстало несколько иное. Нет-нет, разводы туши и слёзы там безусловно присутствовали, как же иначе. Вот только Наталья Петровна отнюдь не плакала. Она смеялась. Да, смеялась. Связанная, окружённая, загнанная в угол, но отчего-то безумно весёлая. Ключевое слово — «безумно».

— Аха-ха-ха! Бублик, ты совсем спятила. Ты кем себя вообразила, мисс Дуркл?

У Натальи Петровны отлично получалось злиться, она блестяще гневалась и шедеврально буйствовала. Но смеяться? Нет, не её стезя. Знаете, как заливисто смеются дети? Как маленькие колокольчики, от которых на душе становится светло. Или эти пузатые, краснощёкие добряки, которые в обязательном порядке присутствуют в любой компании? Раскатисто, заразительно. Стоит их услышать, как уголки губ предательски подскакивают и ты готов поклясться, что это была лучшая шутка в твоей жизни, хотя ты её даже и не слышал. Смех Шехтель не походил на них. Он вызывал те же чувства, что холодная капля, упавшая за шиворот в ненастный день.

— Аккуратно, — Юлька схватила Оксану за локоть, когда та собралась вытереть платком лицо Шехтель. — Она же явно не в себе.

— Я не в себе, милочка?! Ты это в зеркало скажи, подстилка птушная!

— А ну пусти меня! Я ей ща хлебало на ноль поделю!

— О своём хлебале подумала бы. Губёхи отрастила а о мозгах забыла. Хотя, конечно, не мозгами же ты себе на хлеб зарабатываешь.

Оксана вцепилась в вазу, которой Юлька замахнулась в Наталью Петровну. Повиснув всем телом на хрустальном орудии массового поражения, сыщица пыталась успокоить подругу, но та её совершенно не слушала. Всё внимание брюнетки сосредоточилось на кривой улыбке связанной женщины. Каким-то чудом Оксане всё же удалось оттащить Юльку в другую комнату. В бессильной злобе та запустила вазой в стену и только после этого немного успокоилась.

— Вот паскуда, а? Да я ей… Да я её… Аргх! Вот чё она до меня докопалась, а? Чё я ей такого сделала?

— Нанесла две закрыто-черепные?

— А, ну да, — Юлька, до этого нарезавшая круги на одном месте, остановилась и задумчиво почесала себя по макушке.

Ни уговоры, ни угрозы не помогали направить Наталью Петровну на путь кооперации. Она лишь продолжала придумывать новые прозвища для своих тюремщиц, с каждым из которых умирала маленькая часть души Оксаны. Перерывы она делала только, чтобы замогильно расхохотаться или расплакаться. Создавалось впечатление, что она собиралась выплакать и высмеять за раз всё недовыплаканное и недовысмеянное за последние три-четыре десятилетия, если не больше.

Смирившись с тем, что они ничего не могут противопоставить истерике подозреваемой напарницы уселись на диван и стали ждать. Юлька развлекала себя поиском подходящих ситуации статей уголовного кодекса, в то время как Оксана внимательно прислушивалась к внутреннему голосу, пытаясь найти какую-нибудь подсказку.

Сомнений быть не могло. Наталья Петровна — Белый Кот. Она подходила по всем параметрам. У неё имелись и мотив, и возможность. Оксана повторяла про себя всю цепочку событий, произошедших с двадцать седьмого июля, всё больше и больше убеждая себя в собственной правоте. Видела бы её сейчас та, другая Оксана. Удивилась бы та испуганная девчонка, пытавшаяся сбежать от убийцы, увидев себя добровольно пришедшей в логово зверя?

«К чему это? Я не стала другим человеком, не надейся. Я бы убежала, если бы могла. Ничего не поменялось, я занимаюсь этим только, чтобы спасти свою жизнь, ведь…»

— Так, нарушение неприкосновенности жилища — это Ксандре, арест до трёх месяцев. Незаконное лишение свободы — это мне, до двух лет лишения свободы. Ой, смотри: «группой лиц». Значит нам обеим, да? Значит, до семи лет. Слушай, Ксандра, как ты думаешь струя перца, две вазы и пощёчина — это какой вред? Средний или тяжкий?

— Белый Кот хочет меня убить, — шепнула Оксана.

— Я в курсах, ага. Я просто вот чё думаю, зрения и слуха она не лишилась, так что не тяжкий, наверное. Но в целом-то это вродь опасно для жизни, да?

— Нет. Послушай, — сыщица подтянула напарницу к себе. Она сомневалась, что третья сторона могла бы в таком состоянии что-то услышать, но рисковать не собиралась. — Белый Кот хочет меня убить. Он сказал, что в тот раз сорвалось, поэтому он убьёт меня последней.

— Ну и?

— Ну и зачем Наталье Петровне меня гасить во второй раз.

— Может, ты ей просто не нравишься?