Убийство за кулисами

— Если бы не покойный Аграновский, я бы так и сказала… Но он считал, что у Маши со Строгановым настоящий роман, любовь-морковь и всякое такое… Вроде бы длилось это с перерывами давно… А я мнение Аркадия Ильича уважаю.

— Даже в случае, если придерживаетесь другого?

— Да, даже в таком случае… И знаете, что я вам еще скажу?

— Весь внимание!

— Ведь за такими наездами всегда стоит кто-то один, верно? Ну главный кто-то, у кого есть возможность и люди для наезда…

— Мафиози называется, — подсказал Померанцев.

— Во-во!.. Так вот этот самый таинственный мафиози боялся Аграновского, а значит, был с ним близко знаком!

— Почему вы так думаете? — заинтересовался Валерий.

— Потому что все наши беды начались сразу после смерти Аркадия Ильича! А ведь до этого мы больше года жили — и в ус не дули!

— Вы удивительно умная девушка, — улыбнулся Померанцев. — Не подумайте, что иронизирую, я вполне серьезно!

— Спасибо! Я и так знаю, что я умная, — невозмутимо ответила Кира, ухитряясь одновременно в довольно быстром темпе поглощать свой салат. — Ну так вот… Юрий Валерьевич особо с нами на эту тему не откровенничал, но я где-то через неделю, не больше, после похорон маэстро случайно подслушала разговор между ним и Марком… Кстати, и Розингер, по-моему, погиб не просто так… Так вот: они говорили о каком-то анонимном звонке с угрозами. По разговору было ясно, что прежде таких звонков никогда не было…

— А еще о чем?

— Не знаю, я не стала входить в комнату, ушла. Честно говоря, не придала услышанному должного значения… Кроме того, не поняла, что угроза касалась театра, это уж потом, когда все началось, сообразила, сопоставила, ну и тэ дэ. И это все, что я знаю… Вы ведь все равно со всеми нашими будете разговаривать, возможно, кто-то еще что-то слышал или знает.

— К сожалению, больше половины артистов на гастролях…

— Не думаю, что вас это должно особо огорчать, — покачала головой Голдина. — Из основного состава уехали всего двое, остальные — второй состав, дублеры. Люди со стороны, вряд ли им вообще о наших неприятностях известно все в полном объеме…

— Что ж, спасибо вам, Кира Владимировна!

— Просто Кира! Во Франции отчества не приняты, я должна привыкать! — Она в два глотка выпила свой кофе и покосилась в окно. — Кстати, вот и мой Жанчик прибыл… Простите, мне пора!.. Если понадоблюсь — я в Москве до сентября!

Дождавшись, когда девушка, очаровательно улыбнувшись ему, покинет кафе, Померанцев слегка отодвинул свой стул и с любопытством посмотрел в окно, пристроившись так, чтобы его самого не было видно из-за тяжелой вишневой портьеры. Он с интересом пронаблюдал, как Кира неторопливо двинулась к небольшому светлому «феррари», припаркованному возле кафе.

Едва девушка сделала несколько шагов в сторону машины, как дверца распахнулась и из салона довольно неловко выбрался коротенький лысый толстячок в нежно-голубом легком костюме, угодливо засеменивший навстречу Кире. Красавица-солистка по возрасту явно годилась своему меценату в дочери…

Проследив до конца процесс усаживания «Жанчиком» в машину дамы его сердца, лицо которой ни разу не дрогнуло в улыбке, Померанцев вздохнул и, вернувшись за столик, подозвал официанта.

Настроение у него, несмотря на то что беседа с Кирой оказалась совсем непустой, существенно испортилось.

— И почему лучшие девушки всегда достаются каким-то уродливым козлам? — спросил он у официанта, подошедшего за расчетом.

— Прошу прощения?.. — встревоженно изогнулся тот, очевидно решив, что претензии клиента относятся к названной им сумме.

— Да нет, ничего, это я так — мысли вслух… — пробормотал Померанцев. — Вот деньги, сдачи не надо…

Глава 10 «Дом оперы». Начало

Известную певицу Марию Краеву хоронили на пятый день после ее гибели. Прощание с ней коллег и поклонников состоялось в том самом Доме композиторов, с которым у Юрия было связано начало его стремительной звездной карьеры.

Стоя в ногах гроба единственной женщины, которую он действительно любил, рядом с тихо плачущей Алевтиной Гудковой, Строганов не мог отделаться от ощущения нереальности происходящего. Гудковой, по крупному лицу которой беззвучно текли мелкие слезинки, он завидовал: у него самого слез не было…

Юрий почти неотрывно смотрел в удивительно спокойное, неестественно белое Машино лицо, на полоску с отпустительной молитвой, пересекавшую ее крутой, упрямый лоб, прикрывавшую пулевое отверстие, и не мог поверить, что видит Машу в последний раз. Точно так же, как когда-то, в далеком Милане, не мог поверить, что расстается со своей едва полыхнувшей любовью навсегда… Тогда, в Милане, он был прав…

…Спустя почти одиннадцать лет после отъезда Москва встретила его осенней изморосью и тяжелым, сизым небом, всей своей тяжестью привалившимся к мокрым городским крышам. Казалось, еще немного — и клубящиеся тучи, не выдержав собственного веса, опустятся прямо на асфальт, под колеса медленно ползущих автомобилей, под ноги ежащихся под своими зонтами прохожих.