Убийца

– Хей, Ли-из, – сказал Эфрен, – ну, хоть про «Доджерсов»-то нам можно поговорить, нет?

Выражение лица Лефко оставалось каменным.

– Ну, если ваше намерение с самого начала было именно таково, мисс Лефко, – сказал Майло, – то зачем мы тратим время…

– Хороший вопрос, лейтенант.

Мужчины уставились на нее. А она выставила бедро, поправила волосы и переложила портфель из руки в руку.

– Вы готовы, мистер Касагранде?

Эфрен поерзал в кресле. Его смех прозвучал натянуто.

– Адиос, – сказал Майло и протопал вон из комнаты.

Как только он ушел, Лиза Лефко улыбнулась своему клиенту. Я видел это своими глазами, иначе не поверил бы, что она это умеет.

Эфрен продолжал сидеть.

– Ничего не говори, – сказала она, – я уверена, комната прослушивается.

Он не шевельнулся.

– В моем офисе для тебя письмо, – продолжала Лиза. – Из-за города.

Последнюю фразу она подчеркнула особо. Брови Эфрена поползли вверх. Лефко подошла к двери. Распахнула ее.

Его выход. Он вышел. Шаркая ногами, почти как старик.

Глава 18

Майло пинком распахнул дверь в свой кабинет так, что ручка с внутренней стороны вошла в стену. И застряла в дырке, которую пробила там уже много лет назад. Он выдернул ее из стены. Штукатурка запорошила линолеум.

Отбросив с рябого лба прядку волос, лейтенант произнес:

– Отличная работа с этой языкатой адвокатессой…

И рухнул в кресло, которое разразилось целой симфонией негодующих скрипов.

– Она поверенный Эфрена в делах, – сказал я, – но я сомневаюсь, что именно он – ее главный клиент.

– Кто же?

– Организация покрупнее.

– Барби – Глас Народа? – Майло покрутил головой, ослабил галстук. – Почему ты так думаешь?

– Эфрен удивился не меньше твоего, когда она вас там огорошила. А когда ты ушел, он сидел до тех пор, пока она не сказала ему, что у нее в офисе его ждет почта «из-за города». Мне показалось, что это у них какой-то код.

Зашуршав бумагами, лейтенант отодвинул их в сторону.

– Возможно… столько времени псу под хвост – хорошо, хоть ты доволен.

– А ты – нет?

– А мне-то с чего?

Я улыбнулся.

– Ну, хотя бы с того, что я еще продолжаю свое существование.

Он раскинул руки в стороны, слегка согнув правую, чтобы не врезаться ею в стену. Вылез из пиджака, наскоро просмотрел письма, которые пришли по мейлу, и разозлился.

Его кабинет – это тесная, душная комнатенка без окон вдали от большого помещения, где сидят все детективы. Часть соглашения, которое они заключили с бывшим шефом полиции после того, как Майло нарыл против него столько дерьма, что с лихвой хватило бы утопить его с головой. Шеф полиции был тот еще тип – хитрый, умный, продажный до кончиков пальцев – и, должно быть, надеялся, что эта каморка послужит Майло скорее наказанием, чем наградой, но тут он, при всей своей искушенности, просчитался. Напротив, Майло считает ее своим убежищем. Ведь он как был, так и остался чужаком в ПУЛА.

Сначала потому, что Стёрджис был детективом-геем еще в те времена, когда других таких в полицейском управлении вроде как не держали. Много лет назад ему в шкафчик напихали кучу порножурналов самого мерзкого толка, да еще изрисовали его свастиками. Сегодня, правда, управление действует по инструкции, согласно которой дискриминация кого-либо по какому угодно признаку в любое время дня и ночи строго запрещена. Ну, а что там с отношениями внутри коллектива, которые служебной инструкцией не отрегулируешь, об этом можно только догадываться.

Есть и еще одна вещь, которая создает дистанцию между Майло и его коллегами: это его пристрастие к одиночеству и антипатия к начальству. Нынешний шеф не увольняет его потому, что он – фанат статистики, а индекс раскрываемости у Майло неизменно остается выше, чем у других. При всем том в табели о рангах мой друг никогда не поднимется выше лейтенанта.

Для другого это был бы карьерный тупик. А Майло это устраивает: ведь большинство лейтенантов работают за письменным столом («именно то, что нам всем особенно нужно – еще один зомби с ручкой»), тогда как у него есть звание, соответствующая зарплата плюс пенсия в будущем, и при этом возможность заниматься настоящими, «живыми» делами.

И все же в такие дни, как сегодня, его комната кажется тюремной камерой.

– Интересное, наверное, ощущение, – сказал Майло. – Знать, что ты жив благодаря Касагранде, а окажись на его месте кто-нибудь другой, был бы сейчас покойничком.

Я промолчал.

– Не хочу перегружать твой когнитивный диссонанс, Алекс, но все же, по твоим оценкам, какова теперь примерная продолжительность жизни Рамона Гусмана?

– Ты полагаешь, что Эфрен подвяжет болтающийся конец?

– Гусман своей импровизацией поставил его в неловкое положение. Ты думаешь иначе?

– Знаешь, – ответил я, – Гусман с таким энтузиазмом взялся подзаработать на моей смерти, а Эфрен его остановил, и размышлять об этом слишком долго у меня нет желания.

– Так что пусть все будет как есть? Включая и убийство старушки Конни? Тем более что ты не льешь по ней горючих слез.

– Слез не лью, но что с ней случилось, мне любопытно.

– Интеллектуал…

– А ты что, испытываешь к ней глубокую симпатию, Большой Парень?

Майло не ответил.

Я продолжал: