Пыхтеть он начал уже на втором этаже. Его потовые железы работали сверхурочно, волосы промокли и так приклеились к голове, как будто он только что вышел из душа.
Я был сух. Возможно, регулярные пробежки вверх по Глен и обратно давно обезводили мой организм, или я просто был в хорошей форме. Однако это не спасало меня от ощущения ваты во рту и рези в глазах, которая появлялась всякий раз, когда я переводил взгляд с предмета на предмет. Перед дверью седьмого этажа Майло расстегнул кобуру и, обернув ладонь платком, точно перчаткой, взялся за ручку.
При первом же прикосновении ручка отделилась от двери и с грохотом упала на пол. Майло сунул в дыру палец, поддел им язычок замка, сдвинул его и толкнул дверь.
Коридор, открывшийся нам за ней, своей длиной не посрамил бы терминала прибытия международного аэропорта Лос-Анджелеса. В остальном картина была все та же: осыпающаяся штукатурка и кислая, въедливая вонь. Середину пола, выложенного крошечными белыми шестиугольниками плиток, занимала красная дорожка на резиновой основе, вся в дырках. Черные плиты дверей, которых в этом коридоре были десятки, отличались лишь цифрами наклеенных на них ярлыков.
Одна из них отворилась, и в коридор шагнул мужик в засаленной семейной майке и боксерских шортах, с зажженной сигаретой в зубах и пинтой пива в руке. Бритый череп, тюремные наколки, козлиная бородка завязана в несколько узлов, все свободные от тюремного творчества участки кожи покрыты воспаленными прыщами. Дым клубился вокруг него, как облако, в коридоре отсутствовала вентиляция.
Майло показал ему свой значок и жестом велел убраться в комнату.
Мужик поднял большой палец вверх и тихо смылся.
Мы продолжали идти, пока не поравнялись с дверью номер 709. Лейтенант еще раз промокнул лоб, сделал мне знак отойти в сторону и крадучись подошел к двери. Одну руку он положил на свой «Глок», другой тихо постучал.
Ответом ему был глухой звук. Под слоями черной краски скрывалась настоящая древесина: дверь была установлена в те времена, когда дерево стоило дешево, а в отель приезжали совсем другие постояльцы.
Майло постучал еще. Никакого ответа.
Он попробовал снова. Из какой-то другой комнаты доносилась музыка. Марьячи, смикшированные с хип-хопом.
Майло кашлянул и шагнул еще ближе к двери.
– Это Леон снизу. Надо проверить вашу батарею.
Своему голосу он придал добродушную шероховатость – прямо Луи Армстронг в хорошем настроении. Что совершенно не вязалось с выражением его большого бледного лица. «Хелло, Долли, я пришел тебя арестовать», – было написано на нем.
Майло весь подтянулся, выпрямился, усталости как не бывало. Секунды шли. Лейтенант отмерял их ударами указательного пальца по запястью. Он уже готов был постучать снова, как вдруг дверь начала отворяться. Стук-бряк. Изнутри она была заперта на цепочку.
Он изобразил улыбку:
– Эй, кто там есть, можно мне войти?
Ответа я не услышал, но он, должно быть, почуял опасность, потому что всунул одну руку в щель, а ногой отвесил двери крепкого пинка. Цепочка лопнула со звуком рвущейся гофрированной бумаги, и ему пришлось придержать дверь рукой, чтобы она не завалилась на него. Входить в таком положении было неловко, но он все же пролез внутрь да еще с пистолетом навскидку.
Женский крик – страх мешался в нем с яростью человека, которого предали, – соединился с высоким, пронзительным, пугающе ритмичным звуком.
Взрослые так не умеют.
Так может выть только напуганный ребенок, которому затыкают рот.
Потом я услышал какое-то пыхтение и возню. Тяжелый шлепок: что-то живое ударилось обо что-то твердое.
Снова завыл ребенок.
Я шагнул внутрь.
Майло повалил ее на пол и теперь прижимал лицом к деревянным, ободранным половицам тесной, похожей на камеру комнаты. Единственная кровать была так узка, что на ней едва уместился бы один взрослый. Сейчас на ней поверх серых простыней лежал ребенок, личиком к потолку. Это хорошо – меньше шансов внезапной младенческой смерти.
Ни кроватки, ни какого-либо другого места для сна в комнате не было. А вот это уже плохо. Ребенку опасно спать со взрослым: тот может нечаянно задавить его во сне.
Легкие у этого малыша были что надо – орал он без остановки.
Сердитый маленький мальчик.
Майло не смотрел по сторонам. Он уже поставил женщину на ноги.
Лет ей было примерно столько же, сколько Ри, и роста они были почти одинакового, но там, где у Ри были мягкие округлости, у этой торчали кости. Впрочем, если не приглядываться, различий почти не было видно. Однако мне они буквально бросались в глаза: бедра у́же, подбородок меньше, ноги длиннее, руки крупнее.
С волосами всегда можно что-нибудь сделать: не знаю, какой шевелюрой наделила эту женщину природа, но сейчас ее волосы были черными и гладкими, как начищенный ботинок. Наполовину короче, чем рыжеватые кудряшки Ри, неаккуратно обкромсанные. Я подумал: интересно, почему ДеВейн Смарт и еще двое других решили, что это Ри.
Жилка на шее Майло запульсировала, когда до него дошло, какую он допустил ошибку.