Убийца

– Как не помнить, – отозвался Блатт.

Младший улыбнулся.

– Короче, Винки и я торчали однажды выше астероидов, и тут на него нападает болтливость, такое со многими бывает после «травки», и он говорит: так, мол, и так, тест в больнице был на уровень сперматозоидов, и оказалось, что он у него ниже некуда, считай, нулевой, так что папочкой ему не бывать никогда. И начинает плакать, потом заставляет себя смеяться, веселится уже по-настоящему, и мы забываем об этом деле и никогда больше к нему не возвращаемся.

Пока длился его монолог, Блатт смотрел на него во все глаза.

– Дерьмо дело. Бедный Винк…

Спенсер Младший повернулся ко мне:

– Короче, папаша не он, док, а если Конни считала его отцом, то попала пальцем в небо.

– Конни вечно попадала пальцем, только не в небо, а в дерьмо, – сказал Блатт.

– Но если Конни сделала такую ошибку, то кто-то другой мог ее повторить, – сказал я.

– Кто, например?

– Это мы и пытаемся понять.

– Ну, здесь вы это вряд ли поймете, – сказал Младший. – Черт, а почему не взять и не спросить саму Ри?

– Сразу после того, как Винки был убит, Ри покинула город.

– Сразу после? – переспросил Блатт. – В вашем исполнении это звучит чертовски подозрительно.

– Когда совершено преступление и кто-то срывается с места без слова предупреждения, полиция всегда воспринимает это всерьез.

– Они считают, что это она все натворила?

– А вы что, новости не смотрите?

– А зачем? – отозвался Блатт. – Там все равно одно дерьмо.

– Точно, точно, – поддакнул Спенсер Младший, снова берясь за бутылку.

– Полноэкранное фото Ри показывали в вечернем эфире, – сказал я. – Полиция считает ее заинтересованным лицом в убийствах Конни и Винки.

– Заинтересованным лицом? – переспросил Зебра. – То есть подозреваемой, что ли?

– Берите ниже, – сказал я. – Она была бы подозреваемой, будь у них хоть какие-то улики.

– Ну, это уже полный абсурд. – И он засмеялся, весело и непринужденно.

Усмехнулся и Чак-о Блатт, хотя его единственное «ха!» было пронизано гневом.

– Да уж, конечно, двое милейших, добрейших людей на этой планете; одного убивают, а вторая решает отправиться в путешествие – что, заметьте, есть ее естественное, неотъемлемое право, данное Богом, – и вот, пожалуйста, копы уже заподозрили дурное! Ой, держите меня семеро!

– Вот потому-то я и пытаюсь найти альтернативное объяснение, – сказал я.

– А, ну да, ясно. – Блатт протянул Спенсеру Младшему руку со скрюченными пальцами. Тот вложил в нее бутылку и сказал:

– Хотелось бы мне помочь вам, док, но я наверняка знаю только одно: это не Ри. Слишком она хороший человек.

Блатт пропустил еще пару глотков и поставил бутылку, громко стукнув донышком о прилавок.

– Спасибо, ребята, – сказал я.

– Альтернативное объяснение, – повторил Блатт. – Может, это какой-нибудь гребаный маньяк отстреливает людей, вот и все объяснение.

– И он случайно пристрелил Винки и Конни? – спросил Спенсер Младший.

– Да, это вряд ли… – согласился Блатт. – Ну, ладно, может, он прав. – Он повернулся ко мне: – Может, вы правы, и это действительно имеет какое-то отношение к девочке. Ну и что? Хрена ли мне знать? В смысле, она славная малышка, ну, и что тут такого? Что она, принцесса или наследница какая-то, что ли?

– О, – подхватил Зебра, – а что? Может, Ри закрутила с каким-нибудь богатеем, а он теперь испугался, как бы его репутация не подмокла, и решил взять дело в свои руки…

– Ага, точно, – сказал Блатт. – На канале «Лайфтайм нетворк»[46], сегодня вечером.

– Такое бывает, Марв, – возразил Спенсер Младший. – Ри назвала дочку Рамбла, сказала, из-за того, что зачала ее в Малибу. А что там, в Малибу? Место для богатеев.

– Да уж, не то слово, – подхватил Блатт. – Там каждая унция песка миллион баксов стоит.

– Парни, а вы не помните, она ничего такого про Малибу не говорила? – спросил я.

– Да нет, черт возьми, – ответил Блатт. – Что она такого могла говорить, что мы с ними одного поля ягода, что ли?

Я повернулся к Младшему.

– Не помню даже, когда я в последний раз был на пляже. – Он моргнул. – Да и вкус к серфингу у меня как-то пропал.

– Да ты и серфингист-то был фиговый, – сказал Блатт.

– Это точно.

– А я еще фиговее. Устоять на гребаной доске и то не мог. – Язык у него заплетался. Он в третий раз приложился к бутылке.

Спенсер Младший взял бутылку у него из рук.

– Да, катался ты дерьмово, мужик. По сравнению со мной ты был в четырнадцатом кругу ада, заполненном слоновьим дерьмом. – И он рыгнул.

– Ага, дай мне костюм, и я тебе такого Крупа покажу… – Блатт захохотал. – Поставь меня на эту доску, и я суперспец… ой, прости, мужик.

– Кончай давай, – сказал Зебра.

– Чего кончать?

– Кончай притворяться чувствительным, ты нравишься мне такой, какой ты есть, – форменной задницей. Мне и мистеру Роджерсу[47].

– Мистеру Роджерсу нравился джаз.

– Мистер Роджерс был клевый чувак.

– Мне его не хватает, – сказал Блатт.