Убийца

– Мне приказано поднять тревогу, коли ты вздумаешь баловать! – Солдат отбросил мои руки и отскочил, выхватив кинжал. – Насрать, что ты будешь делать на тракте. Хоть трахай принцессу и графа в придачу, а из обоза проваливай!

Я бы мог свалить этого гада, но без шума теперь вряд ли получится. То есть выйдет именно так, как он собирался сделать. Только хуже. Черт бы вас всех побрал! Когда же мне дадут отдохнуть? Или, как говорил отец Чеминдиан, господь приготовил для всех нас мягкую постель. Правда, сам священник дрых на пуховой перине, не дожидаясь обещанного.

– Чтоб ты сдох! – пожелал я и пошел радовать спутников.

То ли пребывая в шоке от предыдущего разговора, то ли в силу моего возросшего авторитета (хотелось верить), но спорить никто не стал. А возможно, и выражение моей рожи не располагало к лишним разговорам, потому как граф открыл было рот, посмотрел мне в глаза и изменился в лице.

– Я пока что не хочу спать. – Вайолетта понизила голос и наклонилась к моему уху. – Однако же очень надеюсь, что нам не придется странствовать всю ночь напролет.

Я огляделся: большая часть костров успела благополучно превратиться в едва различимые уголья, и ночная тьма сожрала фургоны и палатки богатых купцов. Все или спали, или готовились ко сну.

– Будь я один, – тихо сказал я, – ночь была бы более предпочтительна для путешествия. Но сейчас не тот случай. Поэтому отъедем на пяток лиг и заночуем. Если опять не приключится какое-то дерьмо.

Единственной пользой, которую принес посланник Кору, оказался беспрепятственный проезд через охрану табора. Кроме того, я сумел незаметно срезать кошель у нашего помощника и сунул добычу в седельную сумку своего коня. Плата за беспокойство.

– Кстати, – буркнул солдат, когда мы уже отъехали от табора, – я тоже был третьим сыном. Прав ваш проводник – паршивое это дело. Никому ты на хрен не нужен.

Граф и принцесса переглянулись, и их лица вновь отразили мучительное недоумение. С этими двумя что-то было не так. Очень не так. Но в чем дело – я понять не мог. Все странности нашего путешествия были лишь частью какой-то большой картины, и я видел лишь ее маленький кусок, поэтому понять, что именно изображено на полотне, казалось невозможным. Пока, по крайней мере.

Что же, у всех было над чем поразмыслить, пока мы плелись по ночному тракту к месту новой ночевки. Шу и Вайолетта почти не разговаривали, а я злобно бормотал под нос все известные ругательства на всех известных языках. Очень хорошо звучали ченнистанские, обычно их принимали за магические заклинания.

Когда, по ощущениям, мы проехали пять или около того лиг, я высмотрел в черной стене ночного леса что-то типа просеки и приказал сворачивать с дороги. Возможность приказывать дворянам уже не радовала и даже не веселила – слишком я устал за сегодняшний день. И за вчерашний. И за последний год. И за, мать ее, всю жизнь.

– Костер зажигать не станем? – спросил Сигон, рассматривая лапы деревьев, колышущиеся над нашими головами.

– Нет, – отрезал я и спрыгнул с Уркагана. – Стоило валить из табора, чтобы тут же показать всем, где мы ночуем? Просто ложитесь и спите.

Так они и сделали. Ага, а расседлывать коней должен именно я? Вспомнилось еще немного из ченнистанского. Спутники уже начали похрапывать, прижимаясь друг к другу, а я еще занимался лошадьми. Потом глотнул из фляги и прогулялся к тракту. Долго смотрел в сторону, откуда мы приехали. Если чертов Кору приказал уходить, значит, ожидал неприятностей. Однако сколько ни вглядывался во мрак, так ничего и не увидел. Возможно, мой наниматель просто осторожничал. Ему-то можно, сидя в уютном кабинете или валяясь в мягкой кровати рядом с теплой шлюхой.

Запас ругательств подошел к концу, и, махнув рукой, я пошел к месту ночевки. Голубки обнялись еще крепче, и Вайолетта улеглась на грудь графа. В который раз я поразился цинизму того, кто назначил Шу телохранителем. Это надо же: провожать возлюбленную к ее будущему мужу. Интересно, эта идея не Нариму в голову пришла?

А, к дьяволу все! Я завернулся в плащ и завалился под вздыбленный корень могучего дуба. Куст, который рос рядом, полностью закрывал меня от посторонних взглядов, но на всякий случай я положил возле головы несколько ножей. Потом закрыл глаза, надеясь увидеть хороший добрый сон. Ну, чтобы хоть что-то хорошее за весь день.

И кто просил-то? Убийца. Очевидно, я не заслужил даже такой малости.

Вновь снился тот день, когда отец выгнал меня из дома. Этот проклятый кошмар приходил из года в год, вынуждая вновь и вновь скрежетать зубами и сжимать кулаки. И если другие воспоминания, хорошие и дурные, понемногу вымывались из памяти, то это крепко держалось в голове своими паучьими лапками.