Убийца читал Киплинга (Где и заповедей нет)

— А все потому, что ты неправильно применяешь слово логика. Когда я сказал тебе о моей абсолютной уверенности, что без глушителя никто не мог застрелить Сомервилля между 8.50, когда я видел его живого, и 9.30, когда Хиггс укрылся на скале поблизости от павильона, ты сделал вывод, что раз генерала застрелили между девятью и десятью часами, как утверждает медицина, то либо Хиггс, либо я, либо мы оба не услышали выстрел, так как наш слух ненадежен. И хоть я объяснял тебе, что тихим утром грохот от кольта 45 калибра разбудит даже мертвого и слышен за десятки ярдов, ты мне не поверил…

— А как я мог тебе поверить?

— Прибегнув к логике, естественно. Если выстрел был громкий, а я находился вблизи от павильона и не услышал его, то… ну, Бен!..

Минуту Джо с улыбкой ждал ответа.

Паркер наморщил брови, думал, но наконец беспомощно развел руками.

— Нет, Джо. Это невозможно. Если выстрел был громкий, а ты, будучи рядом с павильоном, не услышал его, это значит, что тебя либо подвел слух, либо раздалось нечто более громкое, что помешало тебе услышать тот звук. Другого быть не может.

— Разве?

Снова минута тишины.

— Сдаюсь, — тихо промолвил Паркер.

— Помнишь, я сказал тебе, что знаю, кто убил Сомервилля, но все доводы говорят в пользу невиновности убийцы? Я был измучен, но не настолько, чтобы после заявления доктора О’Флаэрти, что смерть генерала наступила между девятью и десятью часами, не быть уверенным, что я обязательно услышал бы отзвук выстрела, если бы генерала Сомервилля застрелили в павильоне.

— Что?! — спросил Паркер хриплым шепотом. — Ты хочешь сказать, что его застрелили не в павильоне? Но… боже! Какой я идиот!

— Нет, Бен. Не хочу хвастаться, но разгадать все было не так-то легко. При виде простой, очевидной правды мы всегда склонны считать, что кого-то подвел слух, или зрение, или внимание. Но я знал, что ни на минуту не могла возникнуть ситуация, в которой я не услышал бы выстрел. Не менее точно я знал: что бы ни произошло, оно могло иметь место между девятью часами, когда я медленно возвращался вместе с Джоветтом от барьера, отгораживающего парк от пропасти, и девятью тридцатью, пока Хиггс не встал на пост, после чего никто не мог незаметно пройти по перешейку к павильону. Это удалось лишь Дороти, когда Хиггс на минуту отлучился со своего поста. Но тогда генерал был уже мертв не менее получаса. Значит, он должен был погибнуть между девятью часами и девятью тридцатью, то есть в тот промежуток, когда я обязательно услышал бы выстрел. Но раз он погиб в каком-то другом месте, значит это произошло не на открытом пространстве. Это было бы для убийцы хуже, чем убийство в павильоне, который имеет какие-никакие, но все же стены. Но к этому времени мы уже знали, что кофе был отравлен, а генерал находился без сознания. Значит, любой физически сильный нормальный взрослый мужчина мог бегом перенести генерала в другое место, принимая во внимание его малый вес и бессознательное состояние. Единственным местом, куда убийца мог быстро перенести генерала, застрелить, чтобы никто не слышал выстрел, а потом возвратить труп в павильон, был подпол мастерской Джоветта и Коули, выложенный из толстых кирпичей, не имеющий окон и закрывающийся сверху металлической крышкой. Тот, кто убил генерала Сомервилля, не прибегнув к глушителю, мог сделать это только там: я говорю так, естественно, учитывая, что генерала нужно было вынести из павильона, принести в подпол, убить, отнести назад, инсценировать самоубийство, вымыть термос и чашку, налить из приготовленной бутылочки другой кофе. Все это вместе, учитывая, что мастерская удалена от павильона приблизительно на двадцать шагов, потребовало бы около пятнадцати минут, а поскольку фактор времени имел для убийцы огромное значение, даже несколькими минутами меньше…

— Но… — начал Паркер.