Убийца для оборотня

– Иногда я удивляюсь: ты очень умная, но такая наивная, – произнес любовник. Когда он говорил таким тоном, казалось, что в этом молодом и сильном теле живет глубокий мудрый старец. – Если война случится, то каждый будет сам за себя. Более того, пока бьют одних, другие будут радоваться. Такое было тысячи раз. Знаешь, какая самая страшная книга на свете? Учебник истории. К тому же, что, по-твоему, должно объединить все страны? Догадки? Нет ни одного доказательства о готовящемся вторжении.

– Пф-ф! – фыркнула я. – В чем проблема? Если бы ваши шпионы поймали и допросили с зельем правды кого-то из приближенных короля…

– …это был бы грандиозный политический скандал, – живо перебил Эмиль.

– А война, что, лучше?

– Ты еще предложи Айзека убить!

– А почему бы и нет? – ответила абсолютно серьезно. – Ликвидируем короля – устраним основной источник угрозы.

Саттон засмеялся и притянул меня к себе, он принял слова об уничтожении кровожадного монарха за шутку. Слишком долго я общалась с Миртом, Гриром, Касией и другими ненормальным, потому забыла, что в мире обычных людей, параллельном вселенной жестокости, иные законы и отличная от нашей мораль.

43. Берег воспоминаний

Когда Саттон уходил на службу, где пытался распределить скудный городской бюджет на все нужды Лазура, я шла к морю. Вдыхала прохладный воздух, всматривалась в спокойную даль, наблюдала за рыбаками. Пару раз среди всех прочих видела худого старика, с которым познакомилась в первый день пребывания здесь. Сегодня он решил подойти ко мне.

– Что, – сказал без приветствия, будто наш разговор прервался несколько минут назад, – не дождалась еще своего парусника?

– Разве не очевидно?

– И не дождешься, я думаю. Ведь теперь корабли ходят только в сопровождения военных, а нынче, мне только что сказали, у Нола ланрудцы два наших фрегата взорвали, – он покачал головой и тяжело вздохнул, будто сам только что узнал эту новость от меня.

– Печально, – только и смогла ответить. – Есть погибшие?

– Наверняка, – обреченно ответил рыбак. – Ты ж не местная, да? Уезжай отсюда по суше. В Алабии-то, говорят, еще не так плохо, как тут. Это у нас здесь корни, никуда не денешься.

– Мне нечего делать в Алабии.

– Занятие-то всегда найдется, коль руки на месте, – мужчина, видимо, решил, что я боюсь не найти там работу. – Да ты и из благородных, как будто. Тебе и замуж можно просто выйти и жить себе. За герцога какого-нибудь.

Он что, издевается? Конечно же, нет, просто сочувствует и по-стариковски учит жизни.

– Спасибо за совет, но, пожалуй, мне без герцогов лучше.

– А замуж-то все равно надо бы, – решил продолжить нравоучения рыбак. – Каждому семья нужна.

– Мне – нет.

И зачем он вообще завел этот разговор?

– А чего это?

Я хмуро посмотрела на деда, понимая, что объяснять что-то или спорить с ним бессмысленно.

– Так исторически сложилось, – ответила, не слишком хорошо скрывая раздражение, и, сославшись на срочное дело, пошла от него подальше. Топала размашистым шагом вдоль берега, сжимала кулаки так, что ногти впивались в ладонь. Это немного отрезвляло.

Вопросы и разговоры о семье даже спустя почти два десятилетия после смерти родителей были для меня болезненными. Рана казалась зажившей, пока не заденешь.

Если бы не чахотка, если бы не война, если бы не все остальное, то… Я бы осталась жить где-то в предгорье, недалеко от родового гнезда, не стала покидать те прекрасные места по своей воле. Мы бы с семьей разводили лошадей, ездили с отцом на охоту, мать встречала нас в дверях и шутливо ругала за то, что опять слишком задержались в лесу. Вечером собирались бы за сытным ужином, папа весело рассказывал, как к нему за конем приехал какой-нибудь граф, который не знает, какой стороной в седло садиться, мама бы закатывала глаза и вздыхала. Красивый кузнец с большущими руками и широченной улыбкой, подковывающий наших лошадей, носил бы мне цветы и кидал камушек в окно, когда на мир опускается ночь.

Жизнь, которой никогда не будет, проносилась перед мысленным взором, а я шагала и шагала вперед, пока не поняла, что уже вышла за пределы города.

Здесь не слышен шум улицы, досюда не долетал многоголосый гомон, тут царило спокойствие. Низенькие волны набегали на берег, слизывая падающие снежинки, тихие всплески успокаивали разбушевавшийся разум. Маленький домик, судя по всему, заброшенный, смотрел на меня темными оконцами, на покосившейся скамейке у крыльца примостилась чайка. Я отогнала ее, смахнула снег и устало опустилась на лавку.

– Ты ничего не решаешь в этой жизни, – сказала себе. – Она просто идет.

Зябко поежилась и подняла воротник пальто. Кажется, зима утвердилась тут окончательно. Вдалеке разглядела лодку с одиноким рыбарем – сначала приняла темный силуэт за дрейфующую по морю корягу, пока человек после долгого сидения на месте не зашевелился, подсекая и вытягивая улов.

Снова вернулась серая чайка, подлетела, уселась на другой край скамьи и нагло, с вызовом, смотрела. Могла бы говорить, наверняка, ничего хорошего в мой адрес не сказала.

– Чего тебе надо? – поинтересовалась у птицы. – Лети по своим делам.