Убийца из прошлого

Вместе с толпой эвакуированных его на несколько дней поселили в небольшом пансионе. Пожилой хозяин говорил на таком диалекте, что его едва можно было понять. Но его быстро перевели к норвежской бригаде и определили в полк. После этого он стал жить в казарме с другими молодыми ребятами. Ему предстояло научиться обращению с зенитным пулемётом. В рядовом составе были парни со всей Норвегии. Но с шахт не оказалось никого. То немногое свободное время, которое у него было, он тратил на то, чтобы бродить по улицам. Но Гринок был большим городом: прошло несколько недель, прежде чем он нашёл своих товарищей со Шпицбергена. Встретил их в пабе недалеко от расположения бригады, куда он случайно зашёл.

– Проси, чтобы тебя перевели к нам, – загорелся Биргер Олуфсен. – Мы в стрелковой роте, снайперами будем. Пригодится, когда война закончится. Смотри, мы даже план придумали…

– Да, займёмся медвежьей охотой на досуге, – перебил брата Тур, – для туристов. Как в Африке. Ну, знаешь, охота на львов и всё такое. Ты не поверишь, какие деньжищи богатенькие туристы готовы отвалить за шкуру белого медведя. В Англии вот полно лордов да графов…

– Ты сейчас в Шотландии. – Харальд Ольдерволл только что переступил порог.

– Вот обязательно надо тебе всё испортить, да? Так и в Шотландии найдутся знатные господа, которые во дворцах живут, я тебе доложу. Ты ведь и сам говорил, что задумка неплохая.

– Верно. Но сейчас война. Как оно там обернётся, мы не знаем – вернёмся мы на Шпицберген или нет.

Его Харальд встретил странно холодно и неприветливо, не стал расспрашивать, где он живёт и как у него дела. Сам же он старался делать вид, что всё в порядке.

Ища, что бы такое сказать, он сочинил историю, которая ему самому казалась вполне правдоподобной:

– Слыхал, что экспедицию могут снарядить скорее, чем мы думаем. Поговаривают о том, что на архипелаг будет отправлена военная эскадра.

– Ах вот как, ты слыхал, – отозвался Харальд. – И кто это тебе сказал? Русские? Или, может, «Милорг»?

Он растерялся, не понимая, почему этот высокий, слегка сутулый человек вдруг начал язвить, – прежде за ним такого не водилось.

– Бабу нашему Харальду надо, и поживее, а то он скоро плесенью зарастёт, – отшутился он. Приятели наградили его смехом. Харальду ничего не оставалось, как улыбнуться вместе со всеми. Но он по-прежнему держался отстранённо. Между ними явно что-то произошло. Дни шли, складываясь в недели, товарищей он почти не видел, но всё время напряжённо думал о том, что могло их настроить против него. Однако, как ни старался, не вспомнил ничего такого, что он мог бы сказать или сделать неправильно.

Жизнь тем временем потекла по новому руслу. Оказалось, что он способный пулемётчик. Постепенно он ближе сошёлся со своими однополчанами. Время, проведённое на шахтах Шпицбергена, словно ушло далеко в прошлое. По вечерам он ходил в паб, играл в бильярд и в дартс, хвастался, ругался, распевал песни – как с местными, так и с новыми приятелями из бригады.

У него появилась девушка. Кажется, для них обоих это стало неожиданностью. По-английски она говорила с заметным шотландским акцентом, но, к счастью, была не слишком разговорчива. Обычно они встречались в пабе неподалёку от казарм. Выпивали по кружке-другой, он – пива, она – крепчайшего яблочного сидра, потом пешком добирались до городской окраины и поднимались по крутой лестнице, устланной толстым пятнистым ковром. Она снимала комнату на третьем этаже. Хозяева отличались строгостью: никаких мужчин в комнате. Он думал, что она старше, что ей под тридцать. Назвав как-то свой возраст, она сильно его удивила: они оказались почти ровесниками, обоим было по двадцать с небольшим.

У неё были карие глаза и тёмные волосы, небольшой рост и пышная фигура. Она не пыталась с ним кокетничать, не выделывалась, когда раздевалась, стоя возле своей скрипучей кровати, и он был ей за это признателен. Самой дорогой её вещью были чулки, и их ему трогать не разрешалось. Больше никаких распаляющих страсть вещей у неё в гардеробе не было. Простой белый корсет, к которому цеплялись чулки, доходящие до самой талии розовые трусы и бюстгальтер – по-видимому, единственный: он ни разу не видел, чтобы она его меняла или стирала. Её руки слабо пахли луком. Она работала поварихой в пансионе.

Один-единственный раз она показала, что думает о будущем. Спросила, где его искать, если будет ребёнок. Если война закончится, он вернётся домой в Норвегию? Должно быть, он посмотрел на неё с таким ужасом, что она больше никогда об этом не заикалась.

Зима закончилась, и пришла весна. Когда в полку под строжайшим секретом объявили, что на Шпицберген с целью захвата будут отправлены вооружённые части, он почувствовал облегчение. Ложь, сочинённая, чтобы произвести впечатление на товарищей, обернулась правдой. Его это позабавило. В очереди горняков, выстроившихся, чтобы записаться добровольцами, он стоял одним из первых.