Убийца из прошлого

С Ангелиной все иначе. Понимает его будто сестра родная. Иногда так разболтаются, что и про ласки забудут. Потому уезжать от нее никогда не хочется. И сегодня тоже не хотелось — кабы не Никитушка, сын любимый, которому обещал сказку на ночь, ушел бы от Ангелины за полночь… А так пришлось распрощаться в девять.

Дверь открыла Степанида. По выражению кухаркиного лица Иван Дмитриевич понял, что дома неладно, и поспешил в гостиную.

Прасковья Матвеевна вышивала крестиком. Даже головы не подняла, когда вошел. Дурной то знак, предвестник затяжной ссоры. Что случилось?

— Иван Дмитриевич, ну наконец-то. Хотел ужо по больницам разыскивать, — произнес знакомый мужской голос.

Крутилин повернул голову. У изразцовой печки, украшавшей гостиную, грел руки Яблочков. Кой леший его принес?

— С чего вдруг? — опешил Крутилин.

— Ну как же. На сердце жаловались, потому и со службы уехали. — Арсений Иванович говорил со значением, вдобавок через слово бровь подымал. — Где ж искать, как не в больницах?

Иван Дмитриевич уже сообразил, что, не застав его дома, Яблочков стал изворачиваться, чтобы не возбудить у Прасковьи Матвеевны ненужных подозрений: вспомнил неуклюжую уловку шефа с его «больным» сердцем.

— Слышишь, Прасковьюшка, какой у меня помощник сообразительный, — подхватил игру Яблочкова Крутилин. — И вправду сердечко днем прихватило, решил было домой поехать, отлежаться. Однако в санях почувствовал себя хуже и приказал, не заезжая сюда, отвезти в Военно-сухопутный госпиталь[10]. Доктора тамошние, завидев статского советника, так перепугались, что послали за профессором Богдановским. Пришлось ждать, пока тот приедет. Потому и задержался.

— И что сказал профессор? — спросила супруга.

— Настаивал на госпитализации, — продолжил врать Крутилин. — Но я отказался. Терпеть не могу больниц, сама знаешь. Сошлись с профессором на каплях.

Прасковья Матвеевна подняла голову и пробуравила Ивана Дмитриевича тяжелым взглядом, пытаясь понять, врет или нет.

Вбила себе в башку, что прелюбодеяние — самый главный грех, и хоть кол ей на голове теши… Поначалу, еще до Ангелины, Иван Дмитриевич пытался спорить:

— Ну а как же убийство, Прасковьюшка? Разве не этот грех самый тяжкий?

— Убийство убийству рознь. Вот ты, Ванюша, в прошлом году налетчика застрелил. Помнишь, рассказывал?

— Так выхода иного не было, он на меня с кинжалом бросился.

— Вот видишь. Раз жизнь свою спасал, значит, и не грех.

— Не тебе, Господу решать.

— А вот супружеской измене подобных оправданий не сыщешь. Анчутка[11] нарочно нас между ног щекочет, чтоб в рай не попали.

Даже ласки мужа Прасковья Матвеевна считала грехом, после них всегда истово молилась на коленях перед иконами.

То ли дело Ангелинушка. Страстная, нежная, ненасытная.

Внимательно оглядев мужа, Прасковья Матвеевна произнесла:

— Отдай рецепт Степаниде, пускай на Невский сбегает, там аптеки допоздна открыты.

— Не надо, я сам… завтра.

Отказ предъявить рецепт только укрепил Крутилину в подозрениях.

— Принеси-ка мне ножницы, Иван Дмитриевич, вон они, на столе.

Иван Дмитриевич сразу понял, что задумала обнюхать. Соблюдая осторожность, перед уходом от Ангелины он всегда брызгался французским eau de Cologneом, который специально там завел. А сегодня забыл.

Сейчас Прасковья учует тонкий, волнующий запах духов Ангелины, и тогда несдобровать.

Крутилин бросил умоляющий взгляд на Яблочкова. Что стоишь как истукан, гость незваный? Спасай, раз явился некстати.

— Давайте лучше я. — Арсений Иванович в два прыжка подскочил к столу, схватил ножницы и ринулся к Прасковье Матвеевне. — Ивану Дмитриевичу следует беречь себя, меньше двигаться.

— Это вы верно подметили, — сказала вместо «спасибо» хозяйка. — И значит, на убийство езжайте без него.

— Убийство? — встрепенулся Крутилин. — Что за убийство?

— Да ерунда, сами справимся.

— Это мне решать. Докладывай.

— Докладывать пока нечего. Знаю лишь, что загадочное, в запертой лавке случилось. Прям как на улице Морг…

— Где такая? В какой части? — удивился Крутилин.

Книги, в особенности криминальные, он не жаловал.

— В Париже, — сообщил Яблочков. — «Убийство на улице Морг» — рассказ[12] про двойное убийство в запертой изнутри комнате.

— И что в нем загадочного? Сталкивался с подобными не раз. Убийца запирает дверь, расправляется с жертвой, затем сводит счеты с жизнью…

— На улице Морг случилось иначе. В комнату через окно забралась обезьяна…

— Обезьяна? Что только писаки не придумают. Хорошо, не черепаха.

— Зря недооцениваете обезьян, Иван Дмитриевич. В Индии половину краж из домов совершают они. Потому что никакая высота им не страшна, хоть на третий этаж заберутся, хоть на пятый.

— Здесь тебе не Индия, в наших морозах ни одна обезьяна не выживет. Хватит лясы точить, поехали.

— Куда это ты с больным сердцем собрался? — подскочила супруга.

— На службе я быстрее поправлюсь.