Убийца нужен…

— Идиот, я женился на целом синдикате. Химические Продукты и Механические Конструкции. Но не я, а моя жена вступила в выгодный брак. Три года назад, еще до перемирия в Корее, старик Кадус, мой тесть, малость ошибся. Плохо рассчитал колебания цен на мировом рынке. Он верил в длительную войну, чудак человек. А раньше ни за что не хотел верить в возможность войны. В глубине души он довольно старомодный дядя. Это длинная история. Старик хотел запастись американскими заказами и позволил американцам сунуть лапу в свои дела, но с американцами шутки плохи. Еще немного — и дела папаши Кадуса перестали бы быть его делами. Ему необходимо было укрепить свое положение в правлении, и он, чтобы остаться хозяином, решил приобрести втихую контрольный пакет акций нескольких предприятий. Для этого потребовалось около двухсот миллионов наличными. Сам понимаешь, речь шла о его престиже, и он был готов на все. А я искал, куда бы мне вложить свои деньги. Миллионов, у меня было больше, чем дней в году, но я не хотел нескромных вопросов. Женитьба на синдикате меня вполне устраивала. А ему нужен был жених с приданым. На родословную ему было наплевать. Дочка не была ни косой, ни кривоногой. Мы делаем по ребенку в год, и нас считают счастливой парой…

Даниель так разинул рот, точно собирался проглотить Нотр-Дам. Бебе похлопал его по плечу, совсем как в старину.

— Я дрался в Индокитае целый год, Даниель. Получил рану и достаточно орденов, чтобы никто не лез в мои дела. Там одна мелюзга, Даниель, мелкая рыбешка, пескари. Я очень быстро стал известным и уважаемым. Правда, я не нежничал с вьетами, в этом меня никто не мог упрекнуть…

Даниель почувствовал себя совсем легко. Неужели Бебе заговорил, как в прежние добрые времена? Может, он намерен его приручить, умаслить? Эта мысль появилась, но Даниель ее немедленно отбросил. Ему было хорошо, и он хотел сохранить это ощущение подольше.

У конторы был жалкий вид, опровергавший каждое слово Бебе. Неистребимая грязь лежала в трещинах ветхой мебели. Бесконечные будни текли в этой унылой, безрадостной комнате, и каждый день утолщал слой пыли, слой забот, мелких страхов и низких желаний. Даниель долго смотрел на Бебе и наконец произнес:

— Ну да, я понимаю…

У него был такой разочарованный вид, что Бебе фыркнул.

— Не уверен, что ты понимаешь. Это длинная история, она напоминает то, чем мы занимались в молодости. Но хватит говорить обо мне! Что ты собираешься делать?

Даниель качнул свое длинное тело из стороны в сторону, Бебе говорил с ним примерно так, как он сам недавно говорил с аббатом. Люди перестали понимать друг друга. Бледно-серые глаза Бебе смущали Даниеля. Он выкрикнул:

— Драться!

В голосе прозвучал вызов, удививший его самого. В нем была зависть к Бебе, счастливчику, достигшему цели. Была и боль от сознания утраты всего того, что составляло смысл его жизни. А если не смысл, то хотя бы мечту.

— Ломать? — спросил Бебе глухо.

Больше не оставалось сомнений, он говорил на их старом жаргоне, но Бебе уже продолжал как ни в чем не бывало: — Грабежи и налеты сейчас возможны только в Индокитае… Там можно ломать.

— Значит, не ломать, значит, я буду драться здесь.

— Хочешь вступить в МРП? Или стать независимым, как мсье Пинэ, мсье Ланьель или новый президент республики? В кабинете министров должны быть вакансии…

— Не издевайся надо мной. Я говорю о драке…

— Как в доброе старое время? Кучка обозленных неудачников? Офицеры запаса на половинном окладе… Насколько мне известно, ты не журналист. А черную работу у нас делают ПЛ.

— Кто?

— Перемещенные лица, раз уж приходится тебе все разъяснять. Их много, и они дешевы. Кроме них еще есть типы, удравшие из демократических стран. Их тоже дают тринадцать на дюжину. Потом еще есть добровольцы, вернувшиеся из Кореи. Их выпустили из тюрем и послали на убой. Кое-кто вернулся и… ты сам понимаешь. Их ремесло больше не кормит. А твое дело совсем плохо. Стоит тебе засыпаться, и ты представляешь, что будут писать коммунисты? «Некий Даниель Лавердон, приговоренный к смерти, но помилованный…»

— Они напишут и «дарнановский палач», и «истязатель», и многое другое. Ты хочешь доказать мне, что я никуда не гожусь? Так скажи прямо…

Этот новый взрыв раздражения вызвал у Бебе улыбку.

— Нет. Этого я не скажу. Я хочу, чтобы ты перестал изображать идиота. Старые времена кончились. Кончились. Вбей это себе в голову. Мы у власти, это так, но при условии, что не будем об этом кричать. И мы не можем делать все, что нам угодно. Впрочем, если ты согласен работать в полиции…

— Ишь ты! Сам смотался оттуда…

Бебе смехом прервал Даниеля. Он сказал, передразнивая вульгарный говор приятеля:

— Ишь ты, дружочек! Ему дело говорят, а он дурака валяет!..

— Послушай, Бебе, — серьезно сказал Даниель. — Не делай из меня дурака. Я видел афиши на стенах.

Бебе пожал плечами.