Убийца прячется во мне

— Но почему обязательно убийство? Тяжкое преступление, серьезное расследование и никаких гарантий, что разоблачения удастся избежать. Можно же проще — похитить, а потом отпустить. Тогда вообще никто не пострадал бы. В смысле, физически. А значит, и следствие велось бы спустя рукава.

— Извините, Сергей Юрьевич, но вы не вполне понимаете, о чем говорите. Похищение не так просто организовать, особенно, чтобы, как вы сказали, физически никто не пострадал. Аркадий Александрович криминальных навыков явно не имеет, привлекать кого-то постороннего опасно, надо все самому проделывать. Вот вы Эльзу видели, смогли бы справиться с ней в одиночку?

— Ну-у, сзади подойти, тряпочку с хлороформом на лицо…

— И все это среди белого дня, на глазах у людей? Ну, допустим, усыпили, допустим, до машины дотащили. Но ведь ее же надо месяц где-то держать, кормить, парашу выносить, следить, чтобы не сбежала. И при этом исхитриться не засветиться, чтобы потом не опознала. Как считаете, смогли бы?

— Н-нет, пожалуй.

— Вот и Аркадий счел, что не сможет, и выбрал более простой вариант.

— Но это же чудовищно! Он ведь не просто человека убил, но друга детства.

— Что ж поделать, такая у него вывернутая мораль, и, к сожалению, не у него одного. Когда-то давно я прочел, что во время первых испытаний атомной бомбы кто-то из ученых восхищенно воскликнул: «Какая великолепная физика!» Понимаете? Он не думал о том, что это варварское оружие уничтожит сотни тысяч ни в чем не повинных людей, для него это была только «великолепная физика».

— Я слышал, пилот, сбросивший бомбу на Хиросиму, впоследствии сошел с ума.

— Это потому, видимо, что он не научился относиться к людям там, внизу, как к абстрактным понятиям. Как военный летчик, он, конечно, бомбил врага и понимал, что люди под бомбами погибают, но идею такого массового страшного убийства его разум не вместил. Перегорел, как предохранитель, на который слишком большое напряжение подали. А ученым хоть бы что. Не слыхал я, чтобы хоть один из них в уме повредился.

Вот и Аркадий, видимо, из таких. Люди, подобные ему, к окружающим относятся потребительски, как к средству. У своих подчиненных он забирал славу и деньги, у Леонида забрал жизнь. А что до дружбы… Такие Аркадии порой способны на помощь, на хорошее отношение к ближнему, но только до тех пор, пока этот ближний не становится помехой. С Леонидом он дружил и, видимо, хорошо к нему относился, но, просчитав холодным мозгом ученого все варианты, пришел к выводу, что наиболее простой и удобный способ достичь цели — убить друга.

И как же хорошо все продумал, мерзавец. Так организовал, что Эльза не просто попала в число подозреваемых, но стала основным кандидатом на отсидку. Улики косвенные, но весомые, явные, но не нарочито. Яд имеет немецкое происхождение — факт, а кто только что из Германии прибыл? А то, что некий эксперт особое мнение имеет, так в официальный документ оно не вошло. Ссора с братом была? А как же. Не только жена покойного подтверждает, но и соседи. А завещание вообще ход гениальный, оно сразу дало следствию железный мотив, тем паче инфантильного Леню убедить оказалось легче легкого: мол, главное, Эльзино согласие на продажу квартиры получить, а там порвешь и забудешь.

— Леонид тоже хорош. С чего он взял, что сестра поведется? Завещание — это всего лишь бумага, отменить его — раз плюнуть.

— Эльза, безусловно, не повелась бы. Я тоже, но даже гораздо более самостоятельные, чем господин Штерн, люди склонны порой выдавать желаемое за действительное, а кроме того, хорошо известно: человек, узнавший, что в его пользу составлено завещание, начинает невольно испытывать к завещателю теплые чувства. Как бы то ни было, Эльза Францевна может теперь хоть до второго пришествия доказывать, что ничего про братский подарок не знала, ни один присяжный ей не поверит.

— Странно, что во время ссоры Леонид сестре ничего о завещании не сказал. Для чего тогда его составлял?

— Не странно. Вспомните показания Эльзы Францевны. Сейчас найду, я записал… А, вот. Она так сказала: «Тут Леня открыл было рот, но, оглянувшись на жену, насупился и пробормотал, что у тебя, мол, Эльза, настроение с дороги плохое, отдохни, а разговор после дня рождения продолжим». Он хотел, но побоялся в присутствии жены, и слава богу. Если бы про завещание стало известно еще 19-го, Роман Антонович, пожалуй, сразу бы Эльзу закрыл.

— Хоть что-то хорошее, потому что ничего больше пока не видать. Нет, построение отличное, совершенно с вами согласен, что так оно и было, но как доказать? Как, черт возьми, Аркадий умудрился отраву в бокал сунуть? Он же с места не вставал.

— Да, это вопрос. Я вчера вечером еще раз внимательно проштудировал реконструкцию последнего часа, буквально все отмечают, что Аркадий за этот час только раз со стула поднялся. Когда Леонид упал.