Убийца роз

Окна графини Франчески раскрыты. Самой ее не видно, но ее младшая камеристка, сухопарая француженка с голыми, острыми локтями, лежит на подоконнике, глядя наружу. Франк Аршалык здоровается и быстро сворачивает за угол. Терпеть он не может эту девицу с черными, узкими глазками. Надоели ему все эти избалованные бездельем женщины с их извращенной фантазией и чувственно бесстыдными глазами.

Комната уже прибрана. Чай ароматно дымится в фарфоровой чашке. Но ему не хочется пить. Он бросается на кушетку и лежит так, закинув руки за голову. Как будто ни о чем не думает. Но вскоре ловит себя на том, что мысли его снова блуждают по старым путям. Все то же!.. Нигде нет от нее покоя… Злой на самого себя, он встает и начинает одеваться.

Он надевает неизвестно когда и кем придуманный костюм, нечто вроде лакейской ливреи. И вновь у него такое чувство, что вместе с этим костюмом он переменил и свое существо. Он уже не окончивший университет интеллигент, химик и ботаник, ученый, прославленный в своей области специалист, а всего лишь лакей. Бросает взгляд в зеркало и видит, что и в лице и в фигуре появилось что-то лакейское. И ждет звонка.

Сейчас ему надо идти к графине Франческе, в малую столовую, и вместе с другими слугами и служанками ждать, когда та выйдет выпить свою утреннюю чашку кофе. Надо проверить, все ли растения возле стеклянной стены на своем месте и в порядке ли букеты, которые должны каждое утро благоухать на столе. Ему пришлось усвоить причудливый вкус графини Франчески до мелочей, считаться с самыми капризными ее прихотями. И столь преуспел в этом, что, кажется, без него уже не могут обойтись.

Но в малой столовой сегодня никого нет. Это обычно бывает в тех случаях, когда графиня Франческа желает пить кофе прямо в спальной или вообще до обеда валяться в постели. А ее желание — закон. Ее прихоти определяют порядок дворцовой жизни. Все эти десятки ливрей и фантастических облачений — ее рабы, обязанность которых — угождать и исполнять.

Делать ему здесь нечего. Только осмотреть цветы и стоять в качестве декорации рядом с ними. Он и стоит, стиснув губы и прислушиваясь к тому, что происходит за закрытой дверью.

Уже встала. Это слышно по обрывистым приказаниям, по тихим, торопливым шагам камеристки, по щелканью кнопок и застежек и звяканью флаконов.

Шуршит за дверью платье. Он знает, как оно шуршит и как облегает ее холеное тело. Знает больше, чем положено знать слуге и рабу… Но вот уже третий день, как ему приходится стоять за дверью и ждать — позовут или прогонят. Как собаку, которая надоела или стала ненадобна…

В двери появляется старшая камеристка. Уже третий день, как эта молодая представительная дама бросает на него небрежный, презрительный взгляд. Потом исчезает и слышен разговор.

— Господин Аршалык ждет.

— Аршалык? Может идти.

Но он все же не решается уйти, прежде чем не отпустят. Дама открывает дверь пошире.

— Графине вы не понадобитесь. Можете идти.

Следует церемонно поклониться и удалиться. Чувство у него именно такое, как у собаки, которую прогнали от дверей.

Почему бы не дать указание управляющему, не выплатить жалованье и не уволить совсем? Вчера и позавчера еще казалось, что из опасения — а вдруг он проболтается? — вынуждена сносить. Но сейчас вспоминаются давно слышанные невероятные рассказы о том, что выделывают эти аристократы, и становится ясно, что никакого опасения тут нет. Эта вельможная знать с их богатством и властью стоит выше мнений своего окружения. Для них никакие приличия и мораль неписаны. Может быть, у нее еще какие-нибудь виды на него… Ну, кто он здесь такой? Лакей, шут — такой же, как и все…

Франк Аршалык скидывает ненавистный лакейский костюм и надевает свою рабочую одежду. Потом выходит за ворота, на людской двор, где приводят в порядок автомобили и конюхи ходят с ведрами, щетками и тряпками. Возвращается к своим розам и без всякой цели бродит, словно что-то осматривая или наблюдая.

После обеда он замечает, что у дворца графиня Франческа отделяется от баронессы Пикар и по платановой аллее медленно идет в его сторону. Она в гладком темном платье, с тонкой палочкой, слоновой кости в руке. Временами, играя, она бьет ею но округлому, упрямому листу и, прищурившись, следит, как тот трепещет в воздухе. Кастор, как всегда грузный и усталый, следует за нею по пятам. Пес ленив и глуп, слушает только ее одну.

Франк Аршалык стоит на самой середине аллеи. Но она как будто не замечает ни его, ни его приветствия. Небрежно сворачивает налево, и каждая черточка ее лица говорит о том, как отлично выспалась она в эту ночь. Идет она, слегка покачиваясь, помахивая палочкой, держа ее обеими руками. Каждое мельчайшее движение взвешено, отрепетировано и отшлифовано. Но все это внешнее кокетство только еще больше подчеркивает ее природную красоту и привлекательность. Франку Аршалыку кажется, она сродни тем розам, которые он выращивает в своей оранжерее, которым с помощью искусственного освещения и химикалий придает невиданную, экзотическую окраску… Впереди Кастор, затем он — так и следуют они за своей повелительницей.